— Хочу сходить ночью к вражинам, — без обиняков сообщаю ему.
— Отпросись у подпоручика Корнеева.
— Не могу, Вашбродь, тот в город ушёл.
Морщится Корнеев «ни рыба, ни мясо», что он есть, что его нет. В бою не трусит, но решения принимать не любит, всячески ускользая от малейшей ответственности.
— Нашёл что-то или так, пошалить?
— Наметить хочу, что там вообще есть и куда стоит с робятами сходить потом.
Откидывается, опираясь спиной на сырую стенку землянки, жуёт губы.
— Сходи. Только осторожно давай, без риска. И эта, если попадётся офицер какой, приволоки. Но писарь там или унтер не нужен.
Выхожу ночью, скользнув ящеркой после напутственного шёпота сослуживцев и После сворачиваю в Севастополь. Иду не таясь. В смысле не изображаю из себя кинематографического «спицназовца» в камуфляже, бегающего по кустам. Спокойно шагаю, включив «отвод глаз» — благо, магии или чакры это не требует. Прохожие видят меня, но пропускают мимо сознания, что ли. Это скорее из области НЛП[88] они- видят, но моя моторика и поведение сигнализируют им, что я свой/не интересный, поэтому сознание «не запоминает» меня.
Но и не дуркую понапрасну для таких вот случаев есть мундир «ранетого солдата» из невнятного полка. Снабжение «благодаря» воровству интендантов и отвратно поставленной логистике у нас сквернейшее, так что раненых часто наряжают в некое подобие больничных халатов. Пару повязок, халат, страдальчески перекошенная физиономия И вот перед вами «человек-невидимка» без всякого НЛП.
А вот и нужный дом Сравнительно небольшой, не в самом престижном районе но зато и обстрелов здесь почти не бывает. А запущенный, сильно заросший сад скрывает и кутежи получше любой охраны. Обхожу несколько раз.
— Чегой тебе, — выходит недружелюбный откормленный слуга в полувоенном мундире.
— Табачку бы, братец.
— Сатана в аду подаст, пошёл вон, побирушка.
Никого удар по нервным узлам и слуга оседает. Подхватываю его дружески, практически обнимаю и веду к дому. Уложив в кусты, втыкаю несколько сенбонов, парализуя его.
— Ты один в доме? и смотрю на реакцию зрачков, — кто ещё твой барин? Венедиктов Иван Карлыч? Гости будут? Сам барин вечером придёт? Днём? Скоро?
Узнав всё нужное, имитирую смерть от сердечного приступа. Не то чтобы это очень нужно, особенно если учесть следующие события.
Интендант Венедиктов Иван Карлович возвращался в хорошем расположении духа сегодня он получил чистой прибыли на несколько тысяч рублей серебром[89] — и это именно его прибыль! Если война продолжится Иван Карлович аж зажмурился, предвкушая перспективы уже сегодня он, вполне рядовой чиновник, смог всего через несколько месяцев нахождения в Севастополе выкупить заложенное папенькино поместье, прикупить соседских, да доходный дом в Петербурге Эх!
Мечты прервались темнотой и над молодым, но уже изрядно упитанным коллежским асессором[90] возникло усатое лицо и лицо это принялось СПРАШИВАТЬ.
— Где деньги? Кто с тобой в доле? Где остальные деньги? Как вы воруете?
А самое страшное, он не давал ответить только в голове чиновника зарождался ответ, как усатая рожа задавала другой вопрос и ещё и ещё Он не мог пошевелиться, не мог ничего сказать и страх нарастал. Это было что-то запредельное. Не жандармерия, не пластуны из казаков Непонятно, а это пугает.
Затем пришла боль страшный усатый человек что-то выжигал у него на лбу. А коллежский асессор не мог даже пошевелиться, только сфинктер расслабился. Затем были отрезаны большие пальцы на руках и Вот с него стягивают штаны. Холодный сквозняк прошёл по сморщившимся гениталиям и даже пушистый персидский ковёр, на котором лежал Венедиктов, не спасал.
«Что он собирается делать?» — пришла мысль, а затем интендант понял что, и мысленно заорал. При этом он оставался в сознании и всё прекрасно чувствовал. Взмах острым клинком и вот в руке страшного усача покачивается мужское достоинство Ивана Карловича. Чиновник чувствует боль и ужас, но всё прекрасно осознаёт. А усач, позёвывая, поставил на огонь в камине маленькую кастрюльку, куда бросил горсть серебряных монет, найденных в одном из тайников.
Потянуло плавящимся металлом[91], а усатый, позёвывая, подошёл к чиновнику, приподнял голову и Смерть от расплавленного металла в глотке была крайне болезненной, но быстрой.
Найденные ценности, которых набралось в общей сложности как минимум тысяч на пятьдесят серебром, отправились в просмолённый бочонок, который упокоился на дне укромной бухточки. Я же, раз время есть, и в самом деле проскользнул во вражеский тыл.
Вернулся незадолго перед рассветом.
— Держите, олухи, — передаю часовым связку из пяти штуцеров, затем торбу со съестным. На восторженные вопли подтянулся сперва Корнеев, в кои-то веки ночевавший не в городе, а затем и другие офицеры батальона.
— Пять штуцеров, — восторженно сказал подпоручик, — это ты как минимум пятерых упокоил?
— Больше, Вашбродь. Я сперва на турок наткнулся вот вам ятаган, кстати Вы с месяц назад говорили, что вам хочется севу.
— Сувенир, Мартынов! Смеётся взводный, — спасибо. Ай какая сталь, знатная работа!