Миссия России. Первая мировая война

Мариуполь. В старину — городок-фортеция, построенная запорожскими казаками в первой половине XVIII века в устье степной реки Кальмиус, названная ими по имени реки. Так с XV века величали реку то ли турки, то ли татары. А прежде, еще в XIII веке древние русичи называли ее Калкой. Та самая Калка оставила лихую память о себе в истории всего русского средневековья и положило начало вековечному знакомству русских с монголо-татарами. Во второй половине XVIII века — в 1780-е годы городок Кальмиус заселили понтийские греки, выходцы из городов Крыма и из Бахчисарая (точнее, из Марианопольского ущелья). Приложила руку к этому сама императрица Екатерина Великая, пригласившая христиан-греков переселиться на земли России из Крымского ханства. Мудрая правительница, переселив греков и армян из Крыма, предоставила им в новых поселениях России право беспошлинного производства, торговли, освободила от уплаты налогов. Этими мерами она подорвала экономику последнего осколка Золотой Орды, а затем взяла Крым голыми руками. С тех пор фортеция Кальмиус стала немалым городом, получившим греческое имя Мариуполь.

Жестокий и кровопролитный бой ждал бригаду Дроздовского при взятии Мариуполя. Этот город на побережье Азовского моря оборонял немалый отряд большевистских сторонников. На северных и западных окраинах города ими были вырыты окопы, установлены пулеметные гнезда, подтянута артиллерийская батарея. Большевики явно понимали, что бригада Дроздовского рвется к Ростову и спешит на соединение с Добровольческой армией Корнилова. Когда батальоны бригады заняли отдельные пригородные высоты и подготовились к атаке, неожиданно со стороны города ударила артиллерия. В передовые цепи пришел приказ залечь и по возможности окопаться. В линии бойцов, готовившихся к атаке, устанавливали пулеметы.

Разрывы снарядов пахали и заставляли вздрагивать землю, осыпая дроздовцев комьями земли и осколков. Вскоре в залегшей цепи застонали раненые и, припав к земле, навеки замолчали первые убитые. Запахло пороховым чадом, кровью, поднялась пыль. Из тыла притащили саперные лопатки, офицеры начали окапываться.

— Из полевых гаубиц 122 калибра бьют, суки большевистские, — прошипел Кирилл, оценивая орудийную стрельбу красных, надевая ремешок фуражки на подбородок и машинально прикрывая голову ладонью.

— А сколько у них орудийных стволов, как думаете, прапорщик? — спросил ротмистр Новиков, стряхивая землю с фуражки.

— Думаю, пять-шесть стволов, вряд ли четыре, непохоже, — отвечал Космин.

— И снарядов-то у них немало, — определил Пазухин.

— Да, похоже, что снарядов у них на целый день хватит. Сажают часто, но куда ни попадя. Не берегут, — согласился Космин.

— Нет, верно, у них хороших артиллеристов и наводчика. Только и могут заряжать да палить, — оценил Новиков.

— Где же наша-то артиллерия? Что, зря мы ее от самого Румынского фронта тащили? — негодовал Пазухин.

Вслед за этим по позициям красных короткими очередями, скупо, но точно ударили «Максимы» добровольцев. Артиллерийский огонь красных ослабел…

Последовал новый приказ; двумя колоннами: первой — вдоль берега реки Кальмиус, второй — в обход, с запада, — атаковать предместье города. Две роты дроздовцев, прячась в посадках акаций, стараясь быть незамеченными, двинулись севернее, спустились в низину к берегу полноводной, широкой реки. Те, кто не успел, примкнули штыки на бегу. Кирилл два раза с волнением поправлял и плотнее устраивал на переносице пенсне. Выступивший на лбу пот вытирал обшлагом шинели. Двигались перебежками, не быстро, осторожно. Позеленевшие акации и ракиты, росшие по берегу, скрывали передвижение. Когда красные опомнились и увидели бойцов в погонах, с винтовками и примкнутыми для рукопашной штыками, было уже поздно. Навстречу добровольцам раздались поспешные, неприцельные и редкие винтовочные выстрелы…

Офицеры дружно ускоряют бег. Сердце холодеет, голова горит. Не слышно приказов, никто не стреляет… Страшная и грозная тишина в рядах атакующих. Только топот сотен сапог и резкое дыхание боевых соратников, готовых умереть, но сразить врага насмерть. Минута… земля летит под ногами. Левая кисть сжимает цевье, правая, как каменная, намертво ухватила приклад… Еще десяток шагов. Шальная пуля сечет воздух в сантиметре от левого виска. Кто-то слева падает, ударяясь о землю с размаху. Голова холодеет, сердце загорается сумасшедшим, бранным огнем.

«Почему такая тишина среди нас? Надо же что-то кричать, рычать, орать», — машинально мыслит Космин.

И вот оно, древнее, как сама Россия, вспыхнуло и разлилось, поддержанное сотнями глоток людей, готовых умереть, убивать, готовых ко всему:

— Ур-ра-а! — полыхнуло, вскипело и забурлило в рядах атакующих.