Миссия России. В поисках русской идеи

Во-первых, за всю историю крепостного права доля крепостных в целом по стране едва ли когда-нибудь превышала половину из всех крестьян[62]. Во-вторых, продлилось наше крепостное право меньше, чем длились периоды рабства по миру, – немногим больше 2,5 столетия[63]. В-третьих, наше крепостное право было либеральнее прочих европейских «рабств»: у нас сохранялось самоуправление, община, крепостные оставались владельцами своей земельной доли в общине, обладали личным имуществом, участком, домом, инвентарем, скотиной, имели деньги. В-четвертых, нищими крепостные были крайне редко, а часто из крепостных выходили и богатейшие люди страны: Демидовы; Петр Елисеев, основатель знаменитого Елисеевского магазина; спонсор революции Савва Морозов; знаменитый кондитер Алексей Абрикосов; и даже создатель водки «Смирнов». Наши крепостные могли торговать, становиться купцами и изобретателями – например, в 1801 году крепостной Артамонов изобрел первый в мире велосипед, он хранится в Нижнетагильском музее. На произвол помещиков крепостные часто отвечали бунтом.

Несмотря на все перечисленное, все равно вместе с растущими ограничениями и закрепощением крестьян росло и колоссальное социальное напряжение в обществе. Веками эта проблема только усугублялась – возникали Стеньки Разины, Емельяны Пугачевы и менее известные бунты и крестьянские восстания.

Весь XVIII век станет темным для крестьянства – потому что все большие привилегии их хозяев-дворян (например, освобождение от службы) обращались все большим закрепощением простых людей. Хотя должно было быть ровно наоборот: если дворянин перестает служить стране, то с какой стати крестьянин должен служить дворянину?

Все дело в попытках властей удержать огромную страну, и всякий раз решение этой колоссальной проблемы откладывалось на следующие поколения и на следующих правителей. Отмены крепостного права все и хотели, и боялись. Никто не представлял себе, что из этого выйдет. К примеру, один из декабристов, Иван Якушкин, предложил своим крестьянам освободить их, но землю хотел оставить себе. В ответ он услышал: «Ну так, батюшка, оставайся все по-старому – мы ваши, а земля наша».

Из этого можно понять, что реформа требовала очень деликатного и очень рискованного вторжения в сложившийся уклад жизни русского крестьянства – по сути, это была операция на открытом нерве страны.

Имя этому нерву – община. Не понимая общины, ее уклада, ее темпа жизни и смыслов, нам вообще очень трудно понять и все русское дореволюционное мироощущение.

Община и общинные взаимоотношения – целый мир (кстати, словом «мир» крестьяне общину и называли), где не было даже близко частнособственнических инстинктов, конкуренции, индивидуализма, желания любой ценой обогатиться, зато были сложившаяся веками выстроенность, подлинная общинная демократия, самоуправление, сформировавшееся в освоении огромных русских пространств, обязательная взаимовыручка, принципы справедливости и подлинного равенства. Например, земля между членами общины всегда делилась с большим рассуждением: либо строго поровну, либо от немощного участника общины, который не в силах был возделывать весь кусок земли, часть уходила к более крепкому. Система сходов, судов, структуры управления рождала незыблемую столетиями мировоззренческую, а при трудолюбии – еще и экономическую стабильность.

И, конечно, общинные принципы удобнее всего согласовывались с принципами евангельскими, потому еще слова «крестьяне» и «христиане» – такие родственные.

Исследователь общины Миклашевский писал, что строй общинной жизни закладывался в «самом духе народа, в складе русского ума, который не любит и не понимает жизни вне общины и даже в своей кровной семье хочет видеть общину, товарищество».

Общинное сознание родило тысячи пословиц и поговорок, которые до сих пор хранят что-то невероятно важное для понимания России: «Никакой мирянин от мира не прочь», «Миром все снесем», «Мирская слава сильна», «Мира не перетянешь, мир за себя постоит», «На мир и суда нет», «На мир ничего не сменяют», «В миру виноватого нет», «Дружно – не грузно, а врозь – хоть брось».

Видите, в этом слове «мир» – больше, чем ощущение, что общее важнее частного. Это что-то из глубин духовного сознания русского человека: соборное единение с ближним как главная ценность жизни.

Крестьянин говорил так: «мир собирался», «мир порешил», «мир выбрал», «мир руки давал», и в этом значении «мир» был высшей инстанцией и непререкаемым авторитетом.