Миссия в ад

Они приземлились и подрулили к терминалу аэропорта, где высадились из самолета. Быстро прошли таможню. Чун-Ча готовилась отвечать на вопросы, которые могли ей задать. По документам она была из Южной Кореи и путешествовала с племянницей. Южная Корея была верным союзником Америки, и проблем не ожидалось. Но Чун-Ча знала, что никаких гарантий нет.

Однако пограничница на контроле только пролистала ее паспорт и улыбнулась Мин, прижимавшей к груди куклу, которую купила ей Чун-Ча, а потом поприветствовала их в Америке.

– Желаю хорошо провести время, детка, – сказала пограничница. – Большое Яблоко – отличное место для детей. Обязательно сходи в зоопарк в Центральном парке.

Мин застенчиво улыбнулась и покрепче взялась за руку Чун-Ча.

Чун-Ча тоже улыбнулась пограничнице. Их план отлично сработал. Ребенок заставлял американцев забывать об осторожности. Хоть ей и было стыдно использовать Мин таким образом, Чун-Ча не могла оставить ее в Северной Корее.

Они забрали свой багаж, и водитель на машине встретил их возле международного терминала прилетов.

Он отвез их в отель в Нижнем Манхэттене. По пути Мин не отрывалась от окна и постоянно крутила головой, боясь что-нибудь пропустить.

Чун-Ча вела себя точно так же. Она тоже была в Америке впервые.

Они прибыли в отель и заселились. Им дали номер на девятом этаже. На лифте они поднялись туда и распаковали свои вещи.

– Мы будем здесь жить? – спросила Мин.

– Некоторое время, – ответила Чун-Ча.

Мин оглядела комнату и открыла дверцу одного из шкафчиков:

– Чун-Ча, тут еда! И напитки.

Чун-Ча заглянула в мини-бар:

– Хочешь чего-нибудь?

Мин растерялась:

– А можно?

– Тут есть конфеты.

– Конфеты?

Чун-Ча достала маленький пакетик «M&M’s» и протянула Мин:

– Думаю, тебе понравится.

Мин покрутила упаковку в руках, потом осторожно надорвала. Вытащила одно драже и посмотрела на Чун-Ча:

– Мне положить это в рот?

– Да.

Мин сунула конфету в рот, и ее глаза широко распахнулись:

– Это очень вкусно!

– Только не ешь слишком много, а то станешь толстой.

Мин аккуратно достала еще четыре штуки и медленно их съела. Потом закрутила край упаковки и хотела положить ее назад в мини-бар.

Чун-Ча сказала:

– Нет, теперь они твои, Мин.

Мин уставилась на нее:

– Мои?

– Положи себе в карман, потом доешь.

Мин молниеносно затолкала упаковку в карман. Обошла комнату, трогая мебель, потом остановилась перед большим телеэкраном, встроенным в другой шкаф.

– Что это?

– Телевизор. – Как у большинства северокорейцев, у Чун-Ча в квартире не было телевизора. Владеть ими в Северной Корее не запрещалось, но каждый следовало зарегистрировать в полиции. Программы строго цензурировались и ограничивались – в основном восхвалениями руководства страны и нападками на Южную Корею, США и организации вроде ООН. В поездках Чун-Ча смотрела телевидение других стран. У нее было радио, потому что приемники были больше распространены, но и радиопрограммы подвергались такой же цензуре.

Ситуация начала медленно меняться с появлением интернета, но ни один человек в Северной Корее до сих пор не мог считаться по-настоящему знакомым с внешним миром. Правительство просто-напросто не могло этого допустить. Хотя северокорейские законы, как и американские, гарантировали свободу слова и свободу прессы, в этом смысле контраст между двумя странами был огромным.

Чун-Ча взяла пульт и включила телевизор. Когда на экране появилось изображение мужчины и он начал говорить, Мин отшатнулась в испуге.

– Кто это? – прошептала она. – Что ему надо?

Чун-Ча положила руку ей на плечо:

– Он не здесь. Он в маленькой коробочке. Он не может ни видеть, ни слышать тебя. Но ты можешь видеть и слышать его.

Она пощелкала каналы, пока не наткнулась на мультик.

– Посмотри это, Мин, а я пока кое-что проверю.

Мультик заинтриговал Мин настолько, что она осмелилась даже протянуть руку и коснуться экрана. Чун-Ча тем временем достала телефон, который ей передали, и проверила текстовые сообщения. Их было несколько, все на корейском. И все зашифрованные. Даже взломай кто-то шифр, текст остался бы для него бессмысленным, потому что был закодирован еще раз и код знали только Чун-Ча и отправитель. Для его расшифровки требовалась книга, тоже известная только им. Такие одноразовые коды было практически невозможно взломать, потому что без книги никто ничего бы не понял.

Используя свой экземпляр книги, она расшифровала сообщения. Теперь у них было свободное время.

Она поглядела на Мин, так и сидевшую перед телевизором:

– Мин, хочешь пойти погулять, а потом перекусить где-нибудь?

– А телевизор будет здесь, когда мы вернемся?

– Да.

Мин вскочила и натянула куртку.

Они прошли много кварталов, пока добрались до воды. На другом берегу бухты стояла статуя Свободы, и Мин спросила, что это такое. На этот раз Чун-Ча не смогла ответить. Она тоже не знала, что это.

Они поели в кафе. Мин все время разглядывала людей на улицах и в магазинах.

– У них рисунки на коже и какие-то железки на лицах, – сказала она, поглощая гамбургер с картошкой-фри. – Их так наказывают?