Миссия в ад

Поэтому он просто обнимал ее, пока громадный авианосец двигался на юг, где в свободной части Кореи они должны были ненадолго остановиться перед отправкой домой.

Глава 59

Чун-Ча смотрела, как Мин пишет в небольшом линованном блокноте, который она для нее купила. Они сидели за столом у окна в квартире Чун-Ча. Мин старательно соединяла точки в прописи. Лицо Чун-Ча не выдавало ее мыслей.

В десять лет Мин толком не умела читать и писать. Ее словарный запас был скудным, а кругозор ограничен жесткими рамками концентрационного лагеря. Она повидала больше ужасов, чем солдат на войне. Для нее эта война длилась все десять лет.

Мин подняла голову от блокнота и поискала на лице Чун-Ча признаки одобрения или недовольства.

Чун-Ча улыбнулась и сказала:

– Мы будем тренироваться ежедневно. Понемногу зараз.

Мин ответила:

– Я не очень умная.

– Почему ты так считаешь?

– Потому что там мне так говорили.

Она не называла это место ни Йодок, ни «Лагерь № 15», вообще никак – говорила просто «там».

– Там они лгут, Мин. Только это и делают. Для них ты – ничто. С какой стати утруждаться и говорить тебе правду?

– А ты умела читать или писать, когда вышла на свободу?

– Нет. И меня тоже называли глупой. А теперь у меня есть эта квартира. И машина. И работа. И… у меня есть ты.

Мин в задумчивости нахмурила брови.

– А чем ты занимаешься?

– Работаю на Высшего руководителя.

– Но ты сказала, что никогда с ним не встречалась.

– Большинство людей, которые ему служат, никогда с ним не встречались. Он очень важный человек. Самый важный из всех. Но мы хорошо ему служим, и он заботится о нас, как отец.

Мин медленно кивнула.

– Но о людях там он не заботится.

– Для него они враги.

– Я ничего ему не сделала, – сказала Мин.

– Не сделала. Причина в философии.

– Что это такое?

– Это идея.

– То есть из-за идеи я оказалась там?

Чун-Ча кивнула, а потом испугалась, что вступает в воды, которые для нее слишком глубоки. Она посмотрела на часы:

– Время поесть.

Эти слова всегда заставляли Мин забыть обо всем остальном.

– Я тебе помогу. Мы можем снова сделать тот белый рис?

Чун-Ча кивнула, и Мин прошла в маленькую кухоньку.

Пока они бок о бок трудились на кухне, Чун-Ча выглянула в окно и увидела того же человека. Он всегда стоял там – или кто-то в точности на него похожий. Чун-Ча считала, что он работает на черный китель. У кителя было имя, но оно не имело значения для Чун-Ча, и она решила не сохранять его в памяти. Черный китель был подозрительным, параноидным человеком, почему и сумел высоко подняться в правительстве. В каком-то смысле он имел большее влияние, чем генералы в фуражках и с медалями, за суровыми морщинистыми лицами которых таились злоба и жестокость.

Он был одновременно ее спасителем и ее врагом, Чун-Ча это знала. Она понимала, что должна вести себя с ним предельно осторожно. Разрешение на то, чтобы забрать Мин из Йодока, она получила из его канцелярии. Но он мог в любой момент отнять девочку у нее. И Чун-Ча это было известно.

Но пока что Мин была с ней. Только это имело значение. Только это, и больше ничего.

Она поглядела на Мин, которая аккуратно нарезала небольшой помидор на тоненькие ломтики. От напряжения она выпятила губы, но ее руки – заметила Чун-Ча – были тверды, как скала.

Они напоминали ее собственные. Но руки Чун-Ча чаще брались за нож для того, чтобы убить кого-то, чем для приготовления салата.

Чун-Ча сказала:

– Мою мать звали Хэ Ву.

Мин перестала резать и повернулась к ней, но Чун-Ча так и смотрела в окно.

– Она была высокая, выше моего отца. Его звали Кван. Йе Кван. Ты знаешь, что значит Кван?

Мин сказала:

– Кван – значит сильный. Он был сильным?

– Да, когда-то был. Наверное, все отцы сильные в глазах своих дочерей. Он был профессором. Преподавал в университете. И мать тоже.

Мин отложила нож.

– Но ты сказала, что не умела ни читать, ни писать.

– Я попала в Йодок совсем маленькой. Я не помню свою прежнюю жизнь. Я выросла там. Это было все, что я знала. До Йодока ничего не было.

– Но разве твои родители не учили тебя, когда…

– Они ничему меня не учили, – перебила ее Чун-Ча, закрывая крышку рисоварки и включая ее. Потом добавила, уже спокойнее: – Они ничему меня не учили, потому что это было запрещено. А когда я достаточно подросла, чтобы учиться, они… не могли меня учить.

– У тебя были братья или сестры?

Чун-Ча уже собиралась ответить, но перед ее мысленным взором встала картина с четырьмя фигурами в мешках, привязанными к столбам.

«Ты видишь красные кружки у них на одежде? Ты должна ударить ножом в этот кружок… Исполняй сейчас же, или умрешь тут старухой».

Рука Чун-Ча непроизвольно дернулась. Но она держала не нож, а чайную ложку. Мин поглядела, как ложка взлетела в воздух. Потом взяла Чун-Ча за руку и сказала:

– С тобой все в порядке? – В ее голосе был страх.