Миссия в Париже

– Скоро поедем, – невозмутимо отвечали проводники.

И точно, вскоре из дальнего лесочка появлялась телега, груженная тремя или четырьмя бидонами с молоком. Она неторопливо подъезжала к паровозу, машинист и кочегар поднимали бидоны в кабину, и поезд трогался. В другом месте опять остановка. Снова ждут, пока какая-нибудь пани Крыся не подвезет к паровозу несколько мешков картошки. У пассажиров создалось впечатление, что и сам поезд и железная дорога от Костшина до Варшавы принадлежат лично машинисту их паровоза.

Эти мучения предстояли Старцеву и Бушкину не раньше завтрашнего утра.

Одиннадцать шагов в один конец комнаты, одиннадцать – в другой. Время подходило к двенадцати дня. Кольцов стал одеваться, чтобы поехать на встречу с Мироновым. Но, поразмыслив, решил, что ничего нового Миронов ему пока еще не скажет, разделся. Полистал забытую Старцевым книжку Вольтера «Философские повести» – она была на французском – и убедился, что французский язык он забыл начисто, а может, никогда и не знал. Он учил его в гимназии. Виновата ли гимназия, что у него постоянно возникали другие интересы и все они казались более важными, нежели французский язык?

К двум часам дня Кольцов снова решительно оделся и уже на пороге остановился. Снова и снова убеждал себя, что у Миронова было еще слишком мало времени, чтобы хоть что-то узнать. Тогда зачем эта встреча? Что скажет он Миронову? И что ответит ему Миронов? Бессмысленная трата бессмысленно утекающего времени. И ничего нельзя изменить. Надо только ждать. Терпеливо ждать.

Он нервничал. Понимал, что никто не верит в успех затеянного Кольцовым дела с этим медвежатником, шулером и наперсточником. Большую часть своей жизни Миронов провел, добывая свой хлеб этим неправедным ремеслом. Разве можно ему верить? А он вопреки всему поверил. То есть он тоже не очень надеялся на успех, но совершенно по другой причине: просто не верил, что саквояж еще можно найти. Но если это все же еще возможно, то только Миронов, который владеет французским и легко вступает в общение с клошарами, сможет сделать это. И никто другой. В этом Кольцов был убежден.

Одиннадцать шагов в одну сторону, одиннадцать – в другую.

Но ведь может быть и иначе. Если вторым саквояжем завладела Сюрте и проникла в его секрет, то сейчас молча и терпеливо ждет, где, когда и кто станет его искать. В этом случае Миронов был удобной фигурой. Если его вдруг и схватят, он, как надеялся Кольцов, не сразу во всем сознается. Какое-то время будет водить полицию за нос, поиграет в незнанку. В этом у него был кое-какой опыт. За это время они с Фроловым успеют исчезнуть. Других – ни Болотова, ни Жданова, ни, тем более, банкирский дом – это не заденет. Миронов их не знал. В подлинную тайну саквояжа посвящен не был.

Но как он узнает, что Миронова схватили? Значит, надо просто каждый день ходить на встречу с ним, проявляя при этом предельную осторожность. И если Миронов вдруг исчезнет, это послужит сигналом тревоги. Иных вариантов не было.

Все эти размышления вызвал вчерашний разговор с Фроловым, его пренебрежительное «Ну-ну, посмотрим!». Миронов уже вступил в предложенное Кольцовым дело, и подвергать сомнению его успешное завершение было не совсем правильно. Наоборот, надо оказывать Миронову внимание, а если потребуется, то и всяческую помощь. А это «Ну-ну, посмотрим!» однозначно свидетельствовало о том, что Фролов записал себя в сторонние наблюдатели.

Весь этот день прошел у Кольцова в различных сомнениях, но и в надежде.

Утром следующего дня Кольцов проснулся очень рано, хотя встреча с Мироновым предстояла лишь в два часа.

В назначенное время Миронов, однако, в кафе не появился. Кольцов прождал его больше часа и затем отправился на бывшую киностудию «Пате», предположив, что Миронова все же уговорили сыграть в очередной фильме какого-нибудь ямщика, шофера или официанта. Но там ему сказали, что Миронов уже два дня на кинофабрике не появлялся.

Оставалось только ждать.

Но и на третий день Миронов в кафе не пришел. На этот раз Кольцов проявил некоторую осторожность и издали наблюдал за всеми туда входящими и выходящими.

С этого дня в душе Кольцова поселилась тревога. Она поначалу возникла как некая досада на себя, что он так легкомысленно доверился человеку, которого при всем при том не настолько хорошо знал. Он подумал, что Миронов оказался просто человеком недобросовестным. Вероятнее всего, уже с первых же дней он понял, что взялся за дело, которое ему не по зубам, и поэтому на какое-то время скрылся, чтобы не возвращать аванс. Миронов понимал, что в любом случае Кольцов скоро покинет Париж, и с полученным авансом все как-то благополучно образуется. Ничего иного Кольцов пока не предполагал.

Страх, что все может быть совсем не так, возник у него чуть позже, когда вечером к нему на Маркс-Дормуа приехал Фролов. Он первым и высказал то, о чем Кольцов не хотел даже думать.

– А тебе не кажется, что этот твой друг просто продал тебя с потрохами? – в упор спросил он.

– Этого не может быть, – уверенно ответил ему Кольцов.