Миссия в Париже

– Эх, парень! Знал бы ты, как ломает людей нищета! И не на такое идут. В сущности, кто ты ему? Да никто. И цена тебе – пятьсот франков, которыми ты его авансировал. Но ведь продать тебя можно дороже. Гораздо дороже!

Быть может, впервые Павел увидел Фролова таким жестокосердым. Он безжалостно бросил в лицо Кольцову то самое слово, которого тот так боялся и до этой минуты не допускал его в свое сознание: предательство.

– Я почти уверен, что это обыкновенное предательство, – не щадил Фролов Павла.

– Предательство обыкновенным не бывает, – не согласился Кольцов.

– Бывает, Паша! Бывает! Легкомысленное. Не облаченное ни в какие идеологические или политические одежды. Просто, предал. Или продал. Как селедку в сельской лавке.

– Нет-нет, это не так! – попытался возражать Павел. – Я не верю в это хотя бы потому, что мы с вами сегодня уже бы не встретились. Миронову ничего не стоило прийти сегодня на встречу и прямо там, в кафе, из рук в руки передать меня полиции.

– А разве нельзя предположить, что полиция избрала другую тактику? Скажем, решила какое-то время понаблюдать за тобой. И вполне возможно, с этой минуты мы оба уже находимся под наблюдением.

– Не согласен, – отверг Павел рассуждения Фролова. – Я принимаю любые ваши предположения, но только как перестраховочные. Твердых оснований для таких выводов у нас пока нет. Давайте все же предположим, что Миронов по каким-то неведомым нам пока причинам не смог прийти на встречу. Ну, случилось что-то непредвиденное.

– Я не исключаю такой вариант, – согласился Фролов. – И все же, для меня ясно только одно: в любом случае надо перестраховаться.

– Как?

– Лучше всего, если ты на время исчезнешь из Парижа. О себе я тоже подумаю.

– Да, но…

– Ни о чем не беспокойся. Наблюдение за кафе мы продолжим. Но наблюдать будут люди, которых Миронов не знает в лицо.

Фролов был настолько убедителен в своих подозрениях, что мысль о предательстве Миронова стала постепенно закрадываться и в душу Кольцова. В самом деле, какого благородства можно ожидать от человека, который жил многолетним обманом. Да, он был правдив, когда говорил о тоске по России, когда жаловался на нищету, из которой не может выбраться. Но что стоит ему променять Павла со всеми его обещаниями на приличную сумму франков, как в свое время он променял коробочку швейных иголок на семь мешков соли. Коммерция. Вполне выгодная сделка.

– Куда и когда вы предлагаете мне исчезнуть? – спросил Кольцов. Он уже не спорил с Фроловым, понимая, что здравый смысл в его словах есть.

– Пока не знаю. Поговорим об этом завтра вечером.

– Ночую я здесь? – спросил Кольцов. – Значит, у вас все же есть сомнения насчет Миронова?

– У меня пока есть только предположения на его счет. Иначе ты еще вчера покинул бы эту берлогу, – жестко ответил Фролов, и тут же предостерег Кольцова: – Но ты, пожалуйста, не расслабляйся. Будь очень осторожен. Тем более, если тебе все же взбредет в голову пойти завтра на вашу явку. Чаще гляди по сторонам. Ну да не мне тебя учить.

На том они и расстались.

Ночь у Павла выдалась бессонная. Время от времени он просыпался и подолгу обдумывал все происшедшее. Мысль о том, что Миронов его предал, он не отбрасывал. Но держал ее в самых дальних глубинах сознания. Больше всего он по-прежнему склонялся к мысли, что с Мироновым что-то случилось и он по каким-то причинам не может прийти на встречу.

И все же более вероятным Павлу казался вариант с авансом: пятьсот франков – деньги для Миронова немалые, и Миронов просто решил на какое-то время залечь на дно, пока все как-то не рассосется. В его жизни такое уже однажды было. Он связался с белогвардейской контрразведкой, но очень скоро понял всю безжалостность этой системы. Он тогда сумел относительно легко выскользнуть из лап контрразведки, какое-то время ему даже довелось скрываться. И больше он никогда не связывался с подобными людьми.

Поэтому Павлу так не хотелось верить в предательство Миронова, в то, что он мог пойти в полицию. Он поверил в искренность недавних исповедальных откровений Миронова. И продолжал верить в честность Миронова даже сейчас. Хотя, конечно, мог быть прав и Фролов, когда говорил, что нищета безжалостно ломает людей. Павел и сам прежде знал благородных и воспитанных людей, совершивших поступки, которых потом стыдились всю оставшуюся жизнь.

В какой-то степени это относилось и к Миронову. Знание французского, умение носить свою старую поношенную одежду, как модный фрак, иногда проскальзывающие слова и жесты, дошедшие в сегодняшние дни из его далекой прошлой жизни, убедили Кольцова, что давным-давно Юрий Миронов действительно жил в семье потомственных дворян. Может, и обедневших, наполовину разорившихся, род которых уже не одно столетие прозябал где-то в российской глубинке. И все же это были дворяне, находились на некоей иерархической высоте. А затем произошли события, которые спустили Юрия по крутой лестнице жизни в самый низ, и он уже не находил сил, чтобы вскарабкаться обратно. Да и куда карабкаться? Рухнули те высоты, на которых издревле удерживались его предки.