Миссия в Париже

Утро было серое и мглистое. Кольцов вскочил с постели, словно куда-то торопился, быстро оделся и снова, как и вчера, стал ждать. Не проводил в праздности и ничегонеделании время, не отдыхал, а ждал. Ждал того часа, когда они встретятся с Мироновым. Он верил, что сегодня это обязательно произойдет.

В кафе Кольцов, конечно же, не войдет. Он будет издали наблюдать за входом. Миронов увидит его и, как и прежде, привычно помашет ему рукой. Из предосторожности Павел уведет его в другое кафе, и там Миронов расскажет ему, почему столько дней не выходил на связь.

Павел уверил себя, что именно так сегодня и произойдет.

Он, конечно, допускал, что Миронов может не справиться с этим делом. Все оно держалось на одной тоненькой ниточке – Рыжем Раймоне. Если Раймон откажется с Мироновым разговаривать или скажет «ничего не знаю» и будет дальше на этом стоять, их веселая игра закончится. Все! В это Павел был готов поверить. Но что Миронов его обманет, в такой поворот Павел по-прежнему не верил.

В полдень, как и в прежние дни, Кольцов снова оказался неподалеку от знакомого кафе. Миронова пока не было.

Павел прождал еще около часа. Слонялся вокруг, однако не теряя из виду его вход. Потом, вопреки своим же опасениям и настойчивым предостережениям Фролова, зашел в кафе. И окончательно убедился, что Миронов и сегодня на встречу не пришел. И все же еще немного подождал, выпил чашечку кофе. И ушел.

Порой, возвращаясь домой, он совершал совершенно нелогичные для постороннего глаза поступки. Вдруг разворачивался и шел обратно. Нырял в чужие дворы и, если они были проходными, выходил на другую улицу, если нет – возвращался. Делал все, чтобы выявить слежку, если она за ним установлена. И убедился, что слежки нет.

Дома Кольцова уже ждал Болотов.

– Ну и что сегодня нового? Вы ведь ходили на встречу? – после приветствия, спросил Илья Кузьмич.

– Ничего.

– Собирайтесь, мы переезжаем в другое место.

Павлу хотелось еще хотя бы день, может быть два, оставаться здесь. Он все еще на что-то надеялся. Но понимал, что он – не в России и это тот случай, когда решения принимает не он, а за него. А он должен только им подчиняться.

Они покинули этот обжитый Кольцовым полуподвальный пенал, поднялись на пол-этажа. Павел вышел на улицу, Болотов на какое-то время задержался, видимо, чтобы вернуть хозяйке жилища ключи. Хозяйка была полька. Стоя на улице, Павел слышал ее кокетливый смех и отдельные польские слова:

– То я невьем… Ах, цо пан мувиць!.. Бардзо дзенькую. Довидзенья.

«Фиат» стоял в квартале от их жилья, в узеньком глухом переулке. Павел понял, что добросовестный Болотов и в этом выполнял строгие наказы Жданова или Фролова об осторожности.

Немало поплутав по парижским улицам, они наконец выехали на одноэтажные городские окраины. Туман рассеялся около полудня, но и сейчас дома, и деревья, и островерхие копны сена все еще не просохли. Они поблескивали и искрились под низким осенним солнцем. Большую часть жизни проведший среди тесных городских строений, Павел с восхищением вглядывался в проплывающие за окном автомобиля мирные сельские пейзажи.

– Французский остров, – тоном гида произнес все время молчавший Болотов, когда Париж уже давно остался у них за спиной.

– Где остров? – не понял Кольцов.

– Я тоже хотел бы его увидеть, – улыбнулся Илья Кузьмич. – Так французы называют это место.

Возможно, когда-то, миллионы лет назад, здесь и в самом деле вокруг возвышающегося плоскогорья плескались волны, или это просто фигуральное выражение? Во всяком случае, воды вокруг было действительно много. Тут и Сена, и Уаза, и Тэв, и Марна – десятки рек и речушек. Сплошная вода. Может, потому и назвали этот чудесный уголок французской земли островом?

Поездка была восхитительная. За каждым поворотом дороги возникали все новые и новые пейзажи, словно какой-то волшебник выстраивал на их пути чудесные декорации. Автомобиль то бежал под сумеречной сенью дубравы, где только узкие солнечные снопы света пробивались к земле сквозь густые кроны деревьев, то вырывался на ярко освещенный простор и мчался среди уже убранных полей, на которых некими памятниками лету стояли строгие островерхие копенки. Вдруг перед ними на взгорке вставал красивейший собор, несколько уменьшенный парижский Нотр-Дамм, или же «фиат» влетал в маленький, почти игрушечный, городок с аккуратненькими домиками, покрытыми разноцветной черепицей, и с неторопливо идущими по своим делам прохожими.

Это была другая, тихая и уютная, жизнь, совсем не похожая на вздыбленную российскую, и Павел воспринимал ее хоть и горячо, с душевным восторгом, но несколько отстраненно, как прекрасные пейзажи на вернисаже крупного художника.

Они неторопливо проехали по запруженной конными повозками и нарядной толпой прохожих улице большого и знаменитого городка Барбизон. Вот только чем он знаменит, Илья Кузьмич так и не припомнил.