Миссионер

— Слышал я, испортились там у вас священники. Почти все в прелести, говорят.

— Не дайте, батюшка, впасть в грех осуждения священства. Остерегаюсь я этого.

— А ты и не впадай.

— Тогда я лучше промолчу.

В наступившей тишине слышался далекий лай собак.

— Ох, что-то бесы расшумелись, — проворчал отец Федор.

— Это же собачки.

— А ты разве не знаешь, что собаки — это бесы?

— Мне отец рассказывал, как на войне его с передовой, тяжело раненного, собачка вытащила. Зачем же бесу человека спасать? Слепых они водят еще.

— Смотрю я, все вы, московские, в прелести пребываете. Святые отцы вам уже не указ.

— А как же преподобный Сергий Радонежский с медведем кусок хлеба делил пополам? Могилу святой Марии Египетской лев своими когтями копал? Дикие звери, которым бросали на растерзание христианских мучеников, ласкались к ним и боялись трогать. Конечно, с грехопадением и животный мир повредился, но, если к животным с любовью относиться, то они, как им и положено со времен сотворения мира, служат человеку и помогают. А бесы могут входить в любое живое существо, даже в растения, когда нет в нем любви.

— Какая там сейчас любовь? Последние времена наступили. В этом году, самое крайнее — в следующем конец света будет.

— Простите, батюшка, но разве мы вправе пытать о времени конца мира? Это знает лишь Отец Небесный.

— Да по всему видно, что конец уже. Совсем одно зло вокруг. Нету любви ни в ком. Вы там ничего в своем помрачении не видите уже, а нам видно. Да мы каждый день у Бога  отмаливаем.

— Рано еще, батюшка. Столько людей готовы к Богу прийти. Им только немного помочь надо.

— Зачем им помогать? Ты что, себя по любви выше Бога считаешь? Верующие спасутся, а грешники пусть себе в аду горят. Самое им там место.

— У меня родители неверующие, много друзей еще не пришли к вере. Если я буду в раю, а мои близкие будут гореть в аду, то я этого не вынесу!

— Сказано ведь, что меч Христов семьи рассечет и разделятся люди на верующих и неверующих. И сказано, что одни спасутся, а другие — в ад, за грехи свои гореть. Ну и пусть мертвые хоронят своих мертвых.

— Но ведь есть и молитвы даже за некрещеных и богоборцев, умерших вне Церкви, и Господу, и преподобному Паисию Великому, и святому Уару. И сказано, что если двое-трое что попросят во имя Господне, то получат по молитвам своим. Об этом и святой Иоанн Кронштадтский из своего опыта учил.

 — Нельзя прилепляться к грешникам даже молитвой. Когда ты молишься за грешника, то хотя бы на время его грязную душу в свою принимаешь, и тогда вместе с ним погибнуть можно. Как слепой, ведущий слепого. Ты не праведный Иоанн, а грешник, в падшем мире живущий. Каждый человек должен свою меру знать.

— Ну, так эта самая мера и есть любовь, которая «все покрывает». Если имеешь любовь к человеку, которая требует молитвы за него, то, значит, и мера и силы даются на покрытие грехов в молитве. И не только в молитве, но и в деле милосердия, и в слове просвещения. Ведь это добродетели — предостеречь грешника, наставить заблудшего.

— Да вот это и есть та самая прелесть. Ты посмотри, Антоний Великий бежал от еретиков, считая их языки ядовитее змеиных; а столичный мирянин лезет со своими поучениями наставлять и предостерегать.

— Если бы я «лез» с поучениями, батюшка, сам ничего не понимая, по своему тщеславию и с гордым умом, тогда — конечно. Но, во-первых, делаю я это по благословению своего духовного отца; во-вторых, всегда говорю, как велел преподобный Серафим Саровский, не от своего ума, а из Писания и Предания Церкви. И не для самовосхваления, а только для спасения души ближнего.

— И много спас?

— Так не я спасаю, а Церковь Христова. А я только помогаю человеку туда прийти. Ведь и я сам долго не мог этого сделать: все заблуждения мешали, поэтому мне эти проблемы сомневающихся людей близки и понятны. Опять же, не каждый так вот запросто к священнику пойдет, и не каждый священник найдет время поговорить и разъяснить все недоумения. — Андрей вздохнул. — А тщеславия и прелести я боюсь не меньше любого знающего, что это такое. Среди моих знакомых на этом фронте уже имеются жертвы.

— Пока сам не погиб, бежал бы ты от этих неверов да прелестников. Сказано, спасись сам — и вокруг тысячи спасутся. Вот сам и спасайся.

Андрей задумался. Отец Федор тоже молчал, перебирая четки. Перед ними в солнечном луче в вихревом танце бесшумно носились мошки. Тишина обволокла все вокруг.