Миссионер

— Во завернул! — сосед снова зыркнул на Юрия, ища поддержки, но тот лишь вежливо улыбался. — Ну-ка, Юрик, плесни еще, что-то не понял без бутылки. Как это «ни за что»? Ты наследник Онассиса? Кладоискатель? Это где ты видел бесплатные пирожные? В мышеловке?

— Вот видите, какую очередь ложных догм вы изволили выдать. Вам так сказали — вы и повторяете. А не пробовали в них усомниться?

— Так ведь на практике каждый день догмы эти проверяем. «Я начальник — ты дурак», «Что потопаешь — то полопаешь», «Как подмажешь — так поедешь» и тэ де. Как это: «ни за что»? Все нужно мозгами своими прокапать, все ножками протопать, мелочишкой прозвонить, а как же!

— Вы забыли, Борис Борисыч, еще одно — совесть придушить, чтобы не особенно вопила.

— А ну-ка покажи мне этот орган! Вот голова, вот рука, — тыкал он пальцем в части своего тела, — вот пузо, вот… не скажу что… А где эта — как там ее?.. Может быть, раньше она у кого-то и наблюдалась, только эти реликты уже в музеях под стеклом пылью покрылись.

— Если бы так было на самом деле, то все бы уже кончилось. На этих особях с этим органом, все еще живых, несмотря на ваши упорные усилия, вся жизнь пока и держится.

— Как говорят математики, за малостью величины давайте ее отбросим.

— Это не математика. Здесь все наоборот — малость эта всю жизнь на себе держит. Хотя думаю, что можно и математически кое-что изобразить. Ежели корректно поставить условие задачи. Совесть — это голос нашей души. Душа человека вечна, она навечно создана и дарована нам ни за что. Таким образом, все конечное (деньги, власть человека, жизнь с ее удовольствиями и пр.) по сравнению с бесконечностью превращается в ничто. Чтобы оценить, разделите любую конечную величину на бесконечность — и получите в результате нуль. Теперь ответьте на вопрос (себе в первую очередь): зачем целью жизни делать конечное, когда при этом бесконечное остается забытым и невостребованным? Зачем тешить себя каплей-другой, когда рядом — океан безбрежный?

— Это опять же, если… — сосед покрутил пальцем вокруг головы, — она бесконечна. Душа… А вот это нужно доказать.

— Вот этим и займитесь. Это дело, достойное настоящих мужчин. Чего зря ими капать, мозгами-то, чтобы потом от стенокардии лечиться и от ожирения?

— Юрик, мне бы такого в мою псарню — всех своих полканов на цепь посадил бы. — И затем, повернувшись к Андрею и указав пальцем на его нательный крестик: — Так, значит, это не бижутерия? Это у тебя серьезно?

— Это всегда и у всех серьезно.

— И вот это дает тебе «ни за что» — все?

— Не все, а то, что для вечного необходимо. Полезное.

— Может, научишь?

— Это пожалуйста. Мой телефон — у брата.

— А работать со мной — это к тебе бесполезно?

— Лучше вы со мной. Честные деньги — это такое богатство!

— Слушай, Андреище! Я все понял! Мы с тобой похожи. Мы с тобой обладаем властью, властью над людьми. Я даже допускаю, что ты — большей, чем я…

— Снова ошибочка. Я — никто. Ничего своего не имею. Я нищий с протянутой рукой. И если мне много подают, то мне много и раздать надо. Так что вам от меня никакого проку не будет.

— Хорошо я тут у вас освежился! Юрик, проводи, пожалуйста, до калитки. Андрей, не прощаюсь.

После обеда здесь все разбредались отдыхать: взрослые с удовольствием, Иришка с обычным нытьем и ворчанием — она считала расточительством тратить на сон драгоценное время, когда все ее любимые взрослые рядом. Впрочем, засыпала она всегда сразу, а просыпалась последней.

Андрей это время использовал для написания писем. С детства он наблюдал, как его бабушка вела переписку, и с москвичами, и с иногородними. Она поясняла внуку, что письма помогают углубить отношения, потому что не все удается выразить в разговоре: возможно стеснение, не всегда можно найти удачный аргумент, точное слово. А во время написания письма можно взять любимую книгу, выписать цитату, не торопясь подумать… Да и написанное слово имеет и больший вес, и воздействие посильнее, да и некоторую ответственность налагает, потому как может всплыть из прошлого в самое неожиданное время и в необычной ситуации. Бабушка тщательно подшивала письма в папки, всегда аккуратно отвечала на них. Этому научился и Андрей.

Иногда его письма занимали десять, двадцать, а то и больше страниц. От бабушки ему достался золотой «паркер», писать которым доставляло удовольствие. Его тонкое пластично-крепкое перо исправляло почерк, изуродованный шариковыми ручками, до каллиграфического изыска.

Сегодня Андрей должен закончить письмо тетушке в Абрау-Дюрсо. Он уже неделю составлял план, искал подходящие фразы, чтобы, не обидев пожилого человека, развеять ее просоветские заблуждения, поддержать ее в той безнадежности, в которую она впадала из-за нехватки пенсионных денег.