Миссис Больфем

Старый Голландец с негодованием отверг обвинение и даже присутствовал на похоронах и проливал слезы. Каковы бы ни были прегрешения покойного, но по своей природе они не могли возбудить продолжительной вражды в людях его пола. Кроме того, он был способным политиком, уважаемым даже врагами, а в настоящий момент прославился, так как был убит из-за угла и преждевременно выбыл из строя.

Местная полиция испытывала неловкое подозрение, что убийца был одним из её «молодцов», так как в этой маленькой демократической общине все, начиная с банкира и кончая гробовщиком, были членами клуба Эльков и приятелями. Она склонялась бросить дело, крикливо приписывая его обыкновенному жулику или какому-нибудь скрытому врагу из недоступных трущоб Нью-Йорка.

Газетная братья была в отчаянье и безнадежности. «Дело Больфема» почему-то необычайно привлекало столичных читателей, да они и сами сделали все, чтобы раздуть интерес к нему. Теперь приходилось набираться сил, чтобы «оправдать доверие». Они уже начали сожалеть, что не дождались хотя бы одного луча света, раньше чем возбуждать читателей описанием извилистой, живописной улицы в старой деревне Эльсинор, солидной, старых времен резиденции Больфемов, где выросли – с большими или меньшими неудобствами – три поколения Больфемов, мрачной рощи, укрывавшей подлого убийцу, известности и политического значения Давида Больфема, унаследовавшего от предков имение, где он играл еще ребенком, его доверчивого и громогласного возвращения домой, в ранний час, когда смерть караулила его у собственных ворот…

Если было необходимо что-нибудь еще, чтобы закрепить интерес, то для этого имелась красивая, элегантная, хотя может быть несколько провинциальная – миссис Больфем, строгая, как римская матрона, и целомудренная, как Диана, во время ужасной пытки следствия скромно укрывавшаяся от взглядов под защитой вышеупомянутого крэпа. Мужчины-журналисты ограничились одной заметкой с описанием наружности вдовы, но женщины – корреспондентки наполняли описаниями ее по полстраницы в каждой из вечерних газет.

Печать преподносила публике, по крайней мере, по два столбца в день об убийстве Больфема. То это были биографии каждого подозреваемого по очереди или волнующий эпизод с ищейками, приведенными в усадьбу искать следов. Следы никуда не привели, и публика, временно сбитая с толку, но все еще полная надежд, требовала интервью с интересной вдовой.

Конечно, ее алиби было безупречно, но все были уверены, что она «знала что-то». Ее несчастная замужняя жизнь теперь стала общим достоянием; если бы только можно доказать, что у нее был любовник! Но газеты, как уже было сказано, были совершенно обескуражены на этот счет. Миссис Больфем – ссылаемся теперь на корреспондентов – хотя приветливая и добрая со всеми, была холодна и равнодушна.

Мужчины боялись ее. Нью-йоркские сыщики «вычесали гребнем» все графство Брабант и разочарованно донесли начальству, что она «не более, как одна из феминисток, и совсем ни к чему для мужчин».

Тем не менее репортеры решили, если возможно, взвалить убийство на нее. Они помирились бы и на молодой служанке, но Фрида, особенно с глазами, распухшими от боли, была безнадежным материалом. Кроме того, они были убеждены, после основательных обследований, что ухаживанья покойного, к тому же хорошего католика, никогда не направлялись в сторону горничных и что, особенно в последнее время, он откровенно ненавидел всякое немецкое производство.