Миссис Больфем

– Я позабочусь. Вы не из тех, которые выпрашивают. – Бродрик обрезал сигару и, не говоря ни слова, рассматривал тонкий профиль хозяйки. В первый раз еще он заметил, что она потеряла тот небольшой запас мяса, который покрывал ее мелкие кости, и что румянец вспыхивал на ее щеках, цвета слоновой кости, только в минуты, когда разговор возбуждал ее. Но несмотря на все, она была красивее, нет, более привлекательна, чем прежде, потому что в ее лице было больше глубины. И несмотря на свою нежность и тонкую восторженность, для его критического мужского вкуса она была слишком нетерпелива и слишком склонна, во время умственной работы, безудержно проявлять свою личность.

Ее веки были слегка опущены, что могло означать утомление, но придавало истому и таинственность ее странным оливковым глазам. Румяный рот, с короткой верхней губой, на его вкус, был слишком мал, но в чертах лица появилась большая определенность, а четкость овала должна была восхищать даже ее собственную артистическую душу. Она была скорее маленькая – к ее огорчению, но удлиненные линии ее домашних туалетов создавали манящее впечатление, а гибкая грация современной моды очень шла к ней. Сегодня на ней было легкое платье фасона «бабочки». С тех пор, как она была не в состоянии носить дорогие ткани, она выучилась находить замечательные сочетания даже в бумажных. Цвет американской розы великолепно гармонировал с узкой бархатной лентой вокруг ее тоненькой шеи.

В ту минуту, когда она была как бы поглощена рассматриванием горящих углей, она казалась в состоянии полного безразличия, если бы не ее беспокойные руки. Бродрик заметил также темные круги под глазами. «Бедный ягненок, – подумал он, – она уже прошла через это, но не без жестокой борьбы. Но как ее жаль».

Когда он зажег спичку, она встала и, выдвинув ящик, взяла коробку русских папирос. – Я храню их здесь, чтобы не шокировать мою мать, теперь я не часто позволяю себе дорогие привычки, но сегодня буду праздновать и курить весь вечер. Как весело, что вы снова здесь, Джимми. Я слышала, что вы помолвлены. Это правда? Кажется, вы бросили всех других.

Мистер Бродрик покраснел и казался таким робким, каким только мог быть блестящий, испорченный репортер. – Ну, нет, не совсем, – допустил он, – пришлось много хлопотать, но я не могу распоряжаться своим временем. Но, надеюсь-да-я думаю, что теперь близка тихая пристань.

– Прекрасно, Джимми, прекрасно.

Некоторое время и он также смотрел на тлеющие угли, и глаза его смягчились. Тогда, еще раз, он отбросил от себя, вызванный им прелестный образ. Никаких безумств в Эльсиноре, с его больфемовской загадкой, которую надо распутать во славу «Нью-Йоркских новостей».

– Алиса, – сказал он, вытягивая свои длинные ноги с видом полной невинности и довольства. Я хочу конфиденциально поговорить с вами о миссис Больфем. – Он подождал и, когда метнул свою стрелу, вдруг взглянул ей прямо в глаза. – Я пришел к заключению, что это она его убила.

– Джим Бродрик! – Алиса вскочила, ее глаза яростно горели сердитым блеском. – О, вы, газетчики! Как это отвратительно!

– Почему? Садитесь, дорогая. Кто-нибудь ведь сделал это. Нет? Как говорят наши друзья немцы. И без сомнения, этот «кто-нибудь», это тот, кто больше других хотел от него избавиться.

– Но не миссис Больфем. Я ручаюсь за миссис Больфем. Скорее я заподозрю свою собственную мать. – Нет, друг мой, вы это не сделаете. Миссис Кромлей прелестна в своем роде, но она откровенно не стесняется своих пятидесяти лет. Она не та красивая женщина, которая выглядит на целых десять лет моложе, чем имеет право. Видите.

– О, но…

– Продумайте все это. Когда-то вы сказали, что подозреваете в натуре миссис Больфем неизмеримые глубины, или что-то подобное, присущее вашему полу. И вы были испуганы странным преображением ее лица не менее двух раз за две недели. Конечно, ваше изображение ее, выступающей в зале Загородного клуба, было изображением на все готовой женщины.

– Милой, хорошо воспитанной женщины, оскорбленной поведением пьяного животного – ее мужа. Да неужели вы думаете, что хоть одна из нас может прожить жизнь, не обращаясь от времени до времени в фурию по вине своего мужа?

– Без сомнения. Но, видите ли, смерть этого «животного» произошла так скоро вслед за сценой превращения выразительного лица леди, которое вы обессмертили на своем рисунке. И ни один вновь появившийся чёрт не будет больше похож на чёрта, чем тот, который вылез из-под обломков ангела. Когда взрыв происходит среди вас – женщин, таких кротких и строго сдержанных, они немедленно после пролетевшего циклона склеивают себя, накладывают заплаты и производят все это так же быстро, как налетает сам циклон. Но это зловещее лицо, одно из целой коллекции, всё-таки на минуту выплыло из своих тайников, и вы видели его.

– O, o!

– Я проследил каждого подозреваемого, из которых на многих подозрение не падает вовсе… По-моему, есть только двое, на которых оно может пасть.

– Кто другой?

– Дуайт Рош.