Миссис Больфем

Тогда-то выплыла наружу история: недели две назад, страдая головной болью, мисс Кромлей хотела подышать свежим ночным воздухом и пошла посидеть у ворот. Рядом, из сада доктора Стейер, вышла миссис Больфем и лицом к лицу встретилась Дуайтом Рошем. Он просил позволения довести ее домой. Миссис Больфем была приветлива, иначе и не могло быть, разве в том случае, если бы он был ей противен. И ни одна женщина не предпочтет идти домой в одиночестве по длинному, темному Авеню, если мужчина предлагает проводить ее. Алиса не стала бы и думать об этом – разве предположила бы, что Рош, как сравнительно недавно приехавший, хотел воспользоваться случаем, чтобы произвести впечатление на главу эльсинорского общества (нет, он не был выскочкой, но эта мысль всё-таки мелькнула) – если бы они не ползли, да, именно «ползли» всю дорогу по Авеню. Оба сильные, с длинными ногами, могли бы дойти до Больфемов в три минуты. Они шли больше десяти, и, когда они последовательно проходили мимо фонарей, она заметила склоненную голову мужчины и поднятую голову женщины – она, без сомнения, смотрела ему в глаза.

– В этом городе, – заявила мисс Кромлей, – женщина или безупречна или нет. Вы всегда знаете с кем вы имеете дело. Есть многие, которые хитрят с этим, но так или иначе неизбежно идут в ловушку. Миссис Больфем была лучшей, на недосягаемой высоте. Заметьте, я не говорю, что она когда-нибудь снова виделась с Рошем или хотя бы мечтала пожать руку ему, или он ей. Но без сомнения она чувствовала, что это слишком хорошо, чтобы не воспользоваться случаем немного порезвиться. А между тем она не должна была это делать. Вот мой взгляд. Я не люблю, чтобы мои боги были на глиняных ногах.

Бродрик одновременно сочувствовал ей и забавлялся. Он знал мягкость и откровенность характера Алисы, вернее ее прямоту; знал, что в противовес ее неистовому модернизму, она нежно любила высокие идеалы, а тут она вдруг обнаруживает кошку, которая может таиться в натуре любой посредственной женщины.

И всё-таки весь разговор был им быстро забыт. Он не придал значения десятиминутной прогулке благовоспитанного мужчины с женщиной, идущей темным вечером от своих знакомых.

Теперь каждое слово этого разговора вспоминалось ему: Рош, соображал он, прежде бывал у Кромлеев несколько раз в неделю и, по причине, известной только ему и Алисе, вдруг прекратил посещения. Не влюбилась ли она в него? Или, может быть, только ее тщеславие было тут задето? И если Рош бросил такую красивую, блестящую и соблазнительную девушку, которая к тому же выигрывала при ближайшем знакомстве, какая была этому причина? Почему и он не влюбился в нее? Может быть, он был уже влюблен?

Теперь мысль Бродрика вернулась к утру, следовавшему за убийством, и к его встрече с Рошем и вестибюле отеля «Эльсинор». Юрист заявил, что он в восторге, что «наскочил на него» и пригласил его позавтракать. Все это было достаточно естественно, как и то, что разговор мог касаться только одной темы. И снова Бродрик искал какое-то беглое впечатление и нашел его. Рош, который был мастером слова, когда требовалась большая точность в выражениях, создал в его представлении безгрешный образ вдовы убитого. С тех пор Бродрик раза два спрашивал себя, почему в его сознании образ миссис Больфем выступал таким светлым, несмотря на явное убеждение в ее вине. Остальные, которые почти неистовствовали вокруг нее, не оставили никакого впечатления в критическом и несколько циничном уме молодого репортера, но Рош почти достиг своей цели.

Зачем он к этому стремился?

Бродрик знал Роша, в суде и вне суда, уже около двух лет. Когда бы его ни назначили в эту часть Брабанта, он ставил себе целью повидать Роша и даже провести с ним вечер, если тот располагал временем. Ему нравилась в нем оригинальная гармония востока с западом. Бродрику, с его острым, практическим умом, Рош представлялся олицетворением лучшей части двух соперничающих подразделений наций. Ему нравилось в нем соединение прямодушия и тонкости, простого, неоспоримого патриотизма (о наличии которого ни одна страна не заботилась меньше, чем Соединенные Штаты Америки) и напряженного, сосредоточенного индивидуализма. Упрямого американского решения «добиться» какой угодно, но достойной ценой и, наконец, ревниво скрываемого романтизма.

Бродрик был почти у ворот Кромлеев. На минуту он остановился под темными кленами и взглянул на длинную, тенистую аллею. Его романтическое «я», еще более придавленное и ревниво оберегаемое, одобряло возможность мечтательного вечера с девушкой, чей образ на минуту промелькнул перед ним. Но он быстро изгнал его и зондировал свою память, чтобы найти в Роше ту точку, которая, он это знал инстинктивно, восстановит недостающую связь. Он нашел ее после минуты напряженного внимания. Рош принадлежал к тем людям, которые любят не женщин, но женщину. Сама его дружба с Алисой Кромлей была доказательством, что он не интересовался ею самой, как девушкой.