Миссис Больфем

– Пустяки. Все это время была такая суматоха. Я голодна и подумала, что было бы хорошо поскорее позавтракать.

– Завтрак всегда восемь часов. Вы сказали это, когда я поступаю. Я встаю в шесть с половиной. Прежде я проветриваю дом и подметаю переднюю. Потом зажигаю огонь, ставлю воду кипеть, потом чищу картофель, потом делаю сухари, потом варю яйца, потом делаю кофе.

– Знаю, вы замечательно систематичны. Но я думала, что вы сразу можете сделать и кофе.

– Всегда кофе бывает на конец. – Фрида принялась за свою работу.

– Но я ведь не ем картофель на завтрак.

– Я ем картофель. Когда я жарю на сковородка, тогда я ставлю печку и сухари. Тогда я варю яйца и тогда я делаю кофе. Завтрак – в восемь часов.

Миссис Больфем с добродушным смехом повернулась, чтобы уйти из кухни, но ее ум, возбужденный опасностями и не успокоенный, смутно восстанавливал что-то в памяти.

– Между прочим, мне кажется, я припоминаю, что ночью я вдруг проснулась и слышала голоса здесь, внизу. Были у вас гости?

Фрида злобно вспыхнула, что с ней случалось в редкие минуты замешательства. – У меня нет гости ночью, – и повернулась к водопроводному крану, шум которого мешал дальнейшим разговорам. Миссис Больфем, чтобы изменить направление мыслей, пошла вытирать пыль в приемной. Она не смела выйти в усадьбу и хорошенько прогуляться, чтобы успокоиться, так как перед ее воротами теперь дежурили уже двое, сохраняя, как они думали, вид случайных прохожих. Она дала бы многое, чтобы узнать, следили ли они за ней, или за ее служанкой.

Немедленно после завтрака удалось уговорить систематическую Фриду пойти на вокзал и купить нью-йоркские газеты, когда придет поезд. Фрида могла бы быть образцовым произведением величайшей механической мастерской, какая только известна в целом мире, но она была молода и любила суетливую жизнь на станции и продолжительную прогулку по Главной улице, так отличавшейся от аристократически спокойного Авеню Эльсинор. Миссис Больфем, наблюдавшая из-за занавески, увидела, как один из дежуривших пошел за Фридой. Другой продолжал стоять, опершись на фонарный столб и строгая палочку. И Фрида, и она сама были под наблюдением.

Но беспокойство, вызванное вполне естественным наблюдением за усадьбой, где только что было совершено преступление, было скоро забыто, благодаря уменью нью-йоркской прессы вызвать и тревогу и негодование. Когда, при уборке гостиной, она заметила, что недоставало одного из ее портретов, она охотно извинила честного вора, так как это была исключительно удачная карточка, изображавшая ее нежной, изящной и возвышенной женщиной. К ее ужасу, картинка, украшавшая первую страницу большой ежедневной газеты, без всяких пояснений изображала грубую, дерзкую самку, способную только возбудить против себя мнение публики, склонной ко всему дурному.

Слезы поруганного тщеславия скрыли это зрелище, даже прежде, чем она вполне поняла угрозу Этого безмолвного свидетеля. Она знала что изображения большинства людей бывают обезображены в таинственной, но всегда фатальной стычке, происходящей между «штабом художников» и портретом оригинала, но теперь она испытывала все чувства новичка.

Минуту спустя она вытерла глаза и побледнела, а когда она прочитала все интервью, то великолепная белизна ее кожи превратилась в зеленоватую бледность.

Интервью были написаны с такой дьявольской хитростью, которая, защищая газеты от возможности иска за диффамацию, тонко давала понять читателям, что жажда сильных ощущений в процессе Больфема близка к осуществлению.

Не было сомнения, что оба выстрела были сделаны из рощи, одновременно из револьверов различных калибров (изображались дерево и ворота).

Не был ли один из них, из меньшего калибра, произведен женщиной? А если так, кто эта женщина? Нет, это не одна из тех девчонок, чьи имена были связаны в то или иное время с именем непостоянного мистера Больфема, но которые доказали свое алиби, и насколько было известно, только две женщины находились в то время в помещении – это вдова и ее исключительно некрасивая служанка, хотя, конечно, кто-то, до настоящего времени еще находящийся вне подозрений, мог перелезть через изгородь, позади усадьбы, и спрятаться в роще.

Больфем был убит из револьвера 41-го калибра. В одной из газет, случайно и не весьма любезно, было замечено, что руки и ноги миссис Больфем больше, чем это можно было ожидать, судя по общему изяществу ее фигуры и аристократичности черт лица, и в той же растянутой фразе (написанной глубоко расчетливым мистером Бродриком) читатели извещались, что некоторые отпечатки ног могли принадлежать крупной женщине или среднего роста мужчине. Дальше шли только рассуждения о высоком росте и стройности миссис Больфем, но так как публика была уже осведомлена, что она считалась экспертом по стрельбе в цель, то новое упоминание об этом коварно избегалось.