Миссис Больфем

При перекрестном допросе, она сделала уступку и согласилась, что у миссис Больфем была привычка выпить стакан фильтрованной воды, ложась спать. Нет, она не слышала, как выходила миссис Больфем, а только, как она вернулась. Но почему, если миссис Больфем не увидала в усадьбе ничего, что ее испугало или если она даже не выходила из дома, почему она была такая запыхавшаяся? Легко себе представить, что подобные размышления со стороны мисс Эппль были резко прекращены мистером Рошем, беспрестанно прерывавшим ее. Да, она слышала то, что теперь она это знает – было выстрелом, но тогда она не могла обратить внимания, да и кто бы мог, если ваш собственный зуб, точно каленым железом, проталкивали через вашу собственную челюсть. Даже презрительные вопросы защитника, который стремился заставить ее сознаться, что она солгала на предварительном следствии, не смутили ее и не произвели впечатления ни на присяжных, ни на печать, ни на зрителей. Каждый из присутствующих когда-нибудь страдал от зубной боли, а двое фермеров, из числа присяжных, даже оскалили зубы, изображая сочувственную гримасу, когда она язвительно ответила, что в тот день не знала ничего и не заботилась, ничего, только зубы, зубы, зубы. Она заявила, что она была слишком осторожна, чтобы решиться вырвать сразу, не говоря уже о расходах. Единственный вопрос, к которому она не была подготовлена, был неожиданный выпад Роша; каким образом могла она доказать, что молодой Краус шел за ней, если она не видела его и не говорила с ним все время, пока бежала от Главной улицы. Но, хотя она видимо была смущена этой атакой, было вполне очевидно, что она твердо убеждена, что ее друг следовал за ней, и Рош решил не настаивать на этом, единственном слабом месте, чтобы не восстановить против себя, и отпустил ее.

Молодой Конрад Краус был следующим свидетелем. Его рассказ был такой же прямодушный, и он тоже оставил хорошее впечатление. Правда, голова его была необыкновенно мала и с плоским затылком, со слишком маленькими глазами и слишком большими ушами, но держался он с достоинством и был хорошо одет, в новый серый костюм и розовую рубашку. Так как он родился в Соединенных Штатах, было очевидно, что он гордился не только своим американским гражданством, но и лучшими виноградниками в общине. До шестнадцати лет он учился в школе и очень добросовестно – и его язык был не менее правилен, чем у прокурора, путавшего отрицания в минуты волнения. Даже Рош, преимущества образования которого были так же велики, как и его природные данные, когда бывал возбужден, говорил в нос, как истый американец, тянул гласные и с легкостью обращал «вы» в «ви». Это те неизменные особенности, которыми так богата страна и которые радуют нас, когда мы боимся, что со временем иностранное нашествие может поглотить все оригинальное в нашем американизме.

– Нет, – сказал молодой Краус, – «чувства» не были замешаны в мои отношения с Фридой (он улыбался). Он был обручен с молодой девицей, за которой ухаживал уже три года. К Фриде испытывает чувства брата. Она приехала в дом отца, прямо из Германии, где их семьи дружили в течение поколений. Танцевать с ней было не только его долгом, но и удовольствием.

– Она лучшая из всей нашей компании там, в холле.

Так как он танцевал с ней в то время, когда зубная боль стала невыносимой, было вполне естественно проводить ее домой. Конечно, он всегда провожал ее домой, когда это было возможно. Но если бы ему пришлось спешить, чтобы попасть на последний дилижанс, тогда – другое дело.

Когда она вошла в дом, он ждал, думая, что ей может понадобиться другое лекарство или даже дантист. Однажды, когда зубы болели у него, ему пришлось идти к доктору ночью, он думал о такой возможности и для Фриды.

– В это время открылась дверь из кухни, и оттуда появилась женщина. – В зале суда царило напряженное внимание. Даже пресыщенные молодые репортеры, нагнувшись вперед, держали наготове перья. Судья повернул стул направо и пристально глядел на затылок молодого Крауса. Обвинитель раскачивался на каблуках, засунув большие пальцы в вырезы жилета, а Рош стоял согнувшись, как бы готовясь броситься вниз, на горло свидетеля, с диким воплем: «Не существенно, не относится к делу, не доказано» Только миссис Больфем была подобна статуе, у которой нет глаз, чтобы смотреть, и ушей, чтобы слышать.

Да, мистер Краус узнал фигуру и походку миссис Больфем. По внешности она была одна на тысячу и выше многих-многих мужчин. На ней был длинный, темный ульстер, и черный шарф закутывал голову. Сзади на нее падал свет из кухни.

Тут произошла новая, ожесточенная стычка между главным защитником и прокурором, но судья велел молодому человеку, который в это время невозмутимо орудовал своей зубочисткой, продолжать рассказ: