Миссис Больфем

– Только вы могли подумать, что нет возврата даже после флирта на Эльсинорском шоссе. И всё-таки, как страшно жаль, что вы не отложили вашего официального предложения на десять недель. К этому времени вы бы уже похоронили лучшее и последнее безумство вашей молодости, может быть и с глубоким вздохом, а всё-таки похоронили бы. Разве не правда?

– Правда в том, что, несмотря на мой действительный возраст, что-то неизъяснимо юное жило во мне и потом вдруг умерло. Видит бог, теперь во мне не осталось молодости.

– Это могло быть, но этого не должно быть. Разве может молодость умереть от ранних разочарований? Если бы все шло хорошо, вы возродились бы для новой юности, более здоровой и сознательной. Скажите, ее голос дрогнул, но она решительно подошла к нему и положила свою муфту на его грудь, он мог чувствовать движение ее рук. Глаза и лицо выдавали волнение, которое гордость старалась подавить. – Скажите мне, если бы вы подождали, если бы вы могли прилично похоронить эту отжившую мечту, забыть ее – и жениться на мне – вы всё-таки чувствовали бы себя очень старым?

– Я бы чувствовал себя бессмертным. Он вынул ее руки из муфты, положил их себе на шею, поднял ее и поцеловал.

Когда он немного освободил ее, его лицо оживилось и не казалось больше таким неестественно суровым, но и не было таким молодым, каким она видела его в минуты умственного успокоения.

– Ах, – прошептала она, – это и есть взаимность, а не то, когда умирают старые иллюзии.

Тусклый румянец сбежал с его лица, снова принявшего серый тон, но он не разжал своих крепких объятий. – Какой в этом смысл, горько сказал он, – когда у нас только сегодня.

– Это значит жить для себя, хотя бы один час. И вы дали мне этот блаженный час. Это мое право, так как я заглядывала в такие глубины, о которых вы даже не помышляете, и если я боролась одна, чтобы выбраться из них под вечным страхом не выдержать и упасть нравственно в последнюю минуту, теперь я заявляю претензию на вашу помощь, так как будущее для меня – это то, на что я не решаюсь взглянуть. Я догадалась еще раньше, чем Полли сказала мне, – о, я догадалась. Я знала вас так хорошо. Может быть, это только мечта, кто знает? Наши мысли могли быть общими. Когда я победила себя – пережила все худшее – мне показалось, что я дошла до полного понимания вас. Теперь я перенесу что угодно. В некотором смысле вы всегда будете моим. Жизнь, созданная воображением, дает свое удовлетворение. И есть худшие вещи, чем жизнь в одиночестве.

Она нагнула его голову, но на этот раз, чтобы прижаться губами к его уху.

– Теперь я скажу вам большой секрет, – прошептала она.

35

В день, когда молодой Краус и Фрида давали показания, в зале суда было много народу, но в понедельник утром была толпа. Дорога и открытое место перед зданием суда были запружены автомобилями; широкая лестница была полна народа. Многие приехали из Нью-Йорка и махали карточками с пропуском, прося разрешения пойти в зал или по крайней мере передохнуть.

Шерифу и его помощникам удалось, вскоре после того, как были открыты двери, образовать проход и втащить журналисток на верхнюю площадку. Они увидели, что журналисты, холодные и невозмутимые, уже сидели за своими столами, пройдя через библиотеку с задней стороны зала суда. До десяти часов все двери были закрыты, и толпа снаружи, кроме немногих счастливцев, пришедших рано и занявших выгодное положение, возле окон, постепенно уменьшалась, чтобы возобновить атаку после перерыва для завтрака.

Не только блестящий зимний день привлек любопытных из Нью-Йорка, а слухи, что миссис Больфем будет давать показания.

Утро тянулось медленно и мирно. Коммек и некоторые друзья, включая сюда и мистера Мотта, были вызваны и снова допрошены, впрочем Рош не прерывал их. Судья зевал, прикрывшись рукой. Женщины – репортеры шептали одна другой, что миссис Больфем была прелестнее, чем когда-либо, только какая-то иная. Даже мистер Бродрик тревожно взглянул на нее раза два и сообщил Уэгстафу свою уверенность, что она и Рош что-то держат наготове.

Ее щеки были почти розовые, и она уже не походила на свое собственное мраморное изваяние, а имела вид женщины, уверенной, что добьется чего хочет, слишком уверенной. Глубже ему не удалось заглянуть в душу миссис Больфем из Эльсинора, чтобы узнать причины ее волнений и надежд. Сейчас же после завтрака Рош представил присяжным вещественные доказательства подсудимой чемодан с платьем, который миссис Больфем уложила для своего мужа после разговора с ним по телефону от Коммека. Он демонстрировал, что так уложить могла только твердая рука, управляемая ясной мыслью, чрезвычайно далекой от бурного состояния, технически определяемого у юристов, как умоисступление.