Она писала, что в разговорах с президентом часто всплывала тема работы секретной службы. Вместо того чтобы заниматься организацией поездок или встреч государственных лиц, мы гуляли с Джоном-младшим в парке, упуская тем самым возможности проявить себя и получить повышение по службе. Из-за нашего доброго отношения к детям нас могли навсегда оставить на скамейке запасных, ведь на первый взгляд ничем особенным мы не занимались. В своем письме первая леди просила пересмотреть личные дела всех агентов из своей и детской групп, чтобы по окончании срока службы все они получили достойные награды и повышения. Завершался этот абзац строкой: «…во всем мире не найдется других более достойных этой чести людей».
Далее шел список: Клинтон Хилл, Пол Лэндис, Линн Мередит, Роберт Фостер и Томас Уэллс. Возле моего имени была приписка:
«Вы и сами наверняка прекрасно знаете этого человека. Он прекрасно показал себя в путешествиях с президентом еще до того, как получил назначение в мою группу. В моих собственных путешествиях он проявлял те же удивительные способности. В конце концов я передала ему все вопросы, связанные с прессой и официальными встречами, и он справлялся с этим намного лучше многих ничем не выдающихся сотрудников местных посольств».
Я не смог сдержать улыбки. Ох уж эта миссис Кеннеди…
Она закончила письмо извинением за растекания мыслью по древу и в самом конце написала:
«Они служили президенту не хуже, а то и лучше любых других сотрудников правительства, защищая его жену и детей с удивительным тактом, почтением и деликатностью. Именно они сделали наши годы в Белом доме счастливым и беззаботным временем».
К этому моменту по моим щекам катились слезы, и я не стеснялся этого. Я посмотрел на нее, взглянул прямо в глаза: те самые глаза кофейного оттенка, о которых мечтали мужчины и которым завидовали женщины всего мира. Многие пытались разгадать тайны, скрытые за этим пытливым взглядом, но от меня у нее не могло быть никаких секретов.
Отложив письмо, я взял ее ладонь в свои и крепко сжал.
– Спасибо вам, миссис Кеннеди. Вы очень добры к нам.
Мы с миссис Кеннеди через многое прошли вместе, и теперь настало время двигаться дальше, начиная новую главу в наших жизнях. Будет нелегко, но другого выхода не оставалось.
День благодарения мы пережили относительно спокойно, но вот Рождество в Палм-Бич стало настоящим испытанием. На празднике присутствовали посол Кеннеди и большая часть семейства, включая чету Радзивилл с детьми, но пришлось обойтись без полуденной прогулки на «Хани Фитц», без привычной подготовительной суеты и без большей части секретных агентов, ранее сопровождавших каждый шаг. Иногда даже я сомневался, выдержу ли давящую атмосферу, царящую в поместье. Все вокруг напоминало о трагедии.
После праздников мы вернулись в Вашингтон. Миссис Кеннеди приобрела дом, расположенный напротив особняка Харриманов: номер 3017 по Эн-стрит, большой, просторный, с прекрасными магнолиями у входа. Поначалу у этой реликвии времен Гражданской войны из красного кирпича недостатков не было, и Джон с упоением катался на трехколесном велосипедике по уютному закрытому дворику под сенью огромного дерева в центре. К сожалению, практически сразу люди прознали про то, что здесь живет та самая Джеки, и начался настоящий кошмар. Тротуары моментально заполнились зеваками, которые заглядывали в окна и пытались поймать происходящее внутри дома на камеру. Когда кто-то из нас выходил на улицу, его мгновенно ослепляло множество вспышек фотоаппаратов. Более того, одна туристическая компания изменила свой экскурсионный маршрут, и теперь одна сторона и без того узкой улицы была постоянно забита автобусами, которые высаживали пассажиров специально для того, чтобы те взглянули на дом миссис Кеннеди. Мы пытались добиться отмены экскурсий, но администрация города никак не отреагировала.
Пытаясь избежать лишнего внимания, миссис Кеннеди начала все чаще уезжать из Вашингтона. После катания на лыжах в Стоуве, штат Вермонт, она отправилась в Антигуа, а между делом регулярно выбиралась в Нью-Йорк, проведать свои апартаменты в «Карлайл-Отеле». Подготовка к поездкам занимала много времени, и мы были рады возможности заняться вообще хоть чем-нибудь.
Однако, куда бы мы ни поехали, что-нибудь обязательно напоминало нам о случившемся. Каждая газета, каждый репортаж на телевидении, каждый шепоток в толпе.