Мистер Эндорфин

Я разглядывал себя, криворукого, колченогого, с ощущением «откуда ж ты такой взялся на мою голову» и внезапно похолодел. В руках я держал баночку с анализом мочи. В порыве самоликвидации я зачем-то забрал ее со столика обратно. Уничтожил следы преступления, как заправский рецидивист.

Науку всегда интересовал вопрос, можно ли похолодеть дважды. Клянусь своей криворукостью и колченогостью: можно.

На баночке с мочой значилась фамилия. Чужая.

В порыве самоликвидации я схватил со столика чужой анализ мочи.

«Вы последний?» – услышал я чей-то голос с небес.

Я поднял голову. Надо мной стоял морщинистый старичок. Он указывал пальцем на роковой кабинет-мочеприемник.

«Нет, я уже все», – трагически выдавил я.

Дедушка кивнул и пошамкал к кабинету.

«Простите, – обратился я к старичку неожиданно даже для самого себя, – вы не могли бы им передать…»

И с этими словами я сунул ему в руку злосчастную баночку с анализами.

«Не волнуйтесь, – успокоил я пенсионера, – это не моя моча».

Я бежал прочь по коридору, и подо мной горел паркет.

В самом конце я остановился и обернулся.

Дедушка по-прежнему стоял на том же месте, задумчиво разглядывая две баночки в руках (одну – свою).

Его лицо вытянулось от удивления настолько, что морщины чудесным образом разгладились.

29. Хроники хроника

После того как я ушел из большого алкоголя, наша пьющая компания протянула недолго. И дело было даже не во мне. Просто алкоголь – дешевое топливо для дружбы, далеко на нем не уедешь. Мои бывшие собутыльники один за другим перешли на светлую сторону ряженки и расползлись по своим семьям.

Мой лучший друг Сема, с которым мы вместе не раз взлетали петардами в раскрашенное алкоголем небо, протрезвел на несколько лет позже меня, но не менее радикально. Он не досчитался парочки не самых последних органов и принялся скоропостижно жить. Доктор Малышева радушно распахнула Семе свои объятья.

Старый друг и бывший собутыльник сразу обратился ко мне, прошедшему все круги медицинских сайтов. Я к тому моменту уже истоптал весь интернет в поисках диагнозов. Первое время при встрече с Семой мы читали по ролям справочник фельдшера и рыдали над анализами друг друга. Но вскоре это общество анонимных ипохондриков из двух человек накрылось медным тазом, потому что Сема неосмотрительно выбился в большие начальники. С тех пор времени на личное общение у моего друга практически не осталось. И наша ипохондрическая нервно-паралитическая дружба с Семой переместилась в скайп.

Высокая должность не только не излечила Сему от ипохондрии, но еще и усилила ее. Оно и понятно, ведь ипохондрия поставляется в одном комплекте с величием: великому кажется, что он чуть более вечен, чем все остальные, поэтому великий особенно остро реагирует на тщедушие человеческой природы.

Поскольку на тот момент я был уже доктором ипохондрии, в то время как Сема только делал первые неуверенные шаги в этой науке, наше с ним общение в скайпе носило несколько односторонний характер. Сема круглосуточно без остановки присылал мне свои анализы. И хотя они приходили в электронном, а не в натуральном виде, легче от этого не становилось.

От другого такого я бы уже давно отрекся. Но между нами был медовый месяц беспробудного пьянства длиною в годы. Я чувствовал себя в ответе за человека, который доверил мне тайну своего холестерина. Я понимал, что его воинствующая ипохондрия – это продолжение алкоголизма. С бывшими алкоголиками вообще надо осторожнее. Их алкоголизм часто принимает новые, безалкогольные формы. Мне ли было не знать.

Драматургия нашей электронной переписки была скучной и однообразной. Я выступал в роли отрезвляющего холодного душа. Сема каждый раз писал, что умирает. Я реанимировал его дружеским сарказмом.

Сема отправлял мне свой многотомный анализ мочи, в котором действительно барахлило пару параметров (я, как доктор ипохондрии, определял это мгновенно методом экспресс-диагноза по Google), с комментарием:

«В интернете сказали, что это конец».

Я отвечал:

«Ого, какая классная моча, наваристая!»

Или же Сема мог внезапно прислать паническое сообщение:

«Ой, у меня что-то потемнело в глазах».

А я уравновешенно писал ему в ответ:

«У всех потемнело, сейчас десять вечера».

Наконец, Сема спешил сообщить мне о том, что он выпил простокваши, и у него теперь страшно пучит живот. А я парировал:

«Знаешь, старик, а вот это уже довольно серьезно! Есть знаменитый „Медицинский Центр Страшной Вспученности Живота имени Матроскина” в Простоквашино, я тебе пришлю адрес».

Как ни странно, такая терапия сарказмом другу помогала. Я же, со своей стороны, не боялся лечить его по скайпу, не имея медицинского образования, поскольку знал, что Сема неоднократно посещал разнообразных врачей, и те каждый раз отпускали его с миром доживать до ста. Ничего серьезного у него не было.

Но однажды мой вечно умирающий приятель озадачил даже меня, его фейкового скайп-доктора.

«Слушай, у меня голову в сиськах сдавило», – написал мне Сема (лексика оригинала сохранена).