Мэтью понимал, что она отнюдь не закончила. Он также понимал, что она ушла, дабы найти что-нибудь еще, чем бы его убить. Он огляделся по сторонам и увидел другой топор — прислоненный к корыту, с окровавленным лезвием. Инструмент мастера на все руки. Но куда же, черт возьми, подевался Башкан? Мэтью услышал, как миссис Таак снова позвала его. В ее срывающемся пронзительном голосе звучало отчаяние. Она, как и Мэтью, знала, что раз Башкан к этому времени не пришел, значит уже и не придет.
Мэтью поднял топор и, развернувшись к дверному проему, принял боевую стойку (от боли в паху — в полуприседе).
Когда миссис Таак вернулась, лицо ее было покрыто стекающей кровью, как маской. В каждой руке она сжимала по ножу из своей коллекции.
— Я не хочу вас убивать, — сказал Мэтью, потрясая топором.
Если она и боялась, то виду не подавала. Она сделала ложный выпад, чтобы Мэтью подставил себя под удар, но он не шевельнулся.
— Ты в могиле, — прошептала она, рассекая ножами воздух. — В могиле. О да, ты в могиле. — Она не сводила с него глаз, бросая вызов и дразня его. Сделала два шага влево, потом обратно вправо. — В могиле, — повторила она. — Даже не сомневайся. Ты…
Сверкнув ножами, она бросилась на него.
У Мэтью не было времени подумать, он мог только реагировать. И чтобы прицелиться, времени у него тоже не было. Миссис Таак метила одним ножом ему в лицо, а другим — в горло, он же махнул топором наобум.
Она не успела достать его — что-то хрустнуло, миссис Таак по-звериному хрюкнула, отлетела в сторону и упала в грязную красную жижу. Она моргнула, глаза ее расширились от потрясения, а может быть, и оттого, что она впала уже в настоящее безумие. Она попыталась встать, но левая рука отказывалась ей повиноваться.
— Оставайтесь на месте, — сказал он.
Она стояла на коленях и смотрела на нож в своей правой руке, как будто черпая из него силу. Трясясь не то от злобы, не то от боли, она поднялась.
— Не надо, — сказал Мэтью, снова держа топор наготове.
Но он понимал, что ее не остановить. Она перестала быть человеком и превратилась в существо, которому нужно убивать, чтобы выжить. Мэтью вспомнился зуб чудовища на чердаке Маккаггерса. «Верховный хищник, — сказал тогда Маккаггерс. — Сотворен для убийства и для выживания».
Миссис Таак одной породы с Моргом, подумал Мэтью. Сотворены для одного и того же: убивать или быть убитым.
Он смотрел, как она приближается к нему, на этот раз медленно, в жуткой тишине. Клинок в вытянутой руке: зуб чудовища жаждет плоти. Мэтью отступил, стараясь не задеть цепи с висящими на них кусками мяса.
Сейчас она — существо, целиком созданное не Богом, а профессором Феллом. Кем бы ни был профессор, он обладает способностью взять сырую человеческую глину и вылепить из нее нечто чудовищное.
Зуб чудовища. Свидетельство того, о чем Бог рассказал Иову, — о бегемоте и левиафане.
«Господь отвечал Иову из бури, — сказал Маккаггерс. — Господь велел Иову препоясать, как мужу, чресла и смотреть в лицо тому, что должно произойти. Он сказал: „Я буду спрашивать тебя“».
Миссис Таак атаковала неожиданно быстро и яростно. Зубы ее были стиснуты, глаза дико блестели на окровавленном лице, нож был устремлен в сердце Мэтью.
Он махнул топором. Лезвие вонзилось в ее плоть и раскололо кость, но в то же мгновение Мэтью осознал, что нож проткнул его жилет и рубашку: острие чудовищного зуба вжалось в его кожу и готово вспороть ему живот…
…Но вдруг напор острия иссяк.
Миссис Таак выронила нож и начала падать навзничь. Утратив часть головы, дама рухнула на цепи, затем, пошатнувшись, ударилась об корыто и сползла на пол. Туловище ее дрожало, ноги тряслись в страшном судорожном танце.
Невероятно, но, опершись здоровой рукой об пол, она, кажется, пыталась снова встать. Подняв к нему обезображенную голову, она вцепилась пальцами в землю и попыталась ползти. От выражения холодной, беспримесной ненависти на ее лице Мэтью замер на месте.
Оно говорило: «Не думай, что ты победил, малыш. Совсем нет, ведь я — наименее страшное из того, что тебя ждет».
Из ее груди вырвался жуткий, судорожный вздох, потом глаза ее затуманились, лицо застыло. Голова ее упала вперед, но пальцы продолжали вгрызаться в землю, царапнули один раз, второй, третий и, наконец, оцепенели. Рука окаменела клешней.
Мэтью все не мог пошевелиться. Но вот до него полностью дошло, что он убил человека. Хромая, он вышел из подвала к повозке Башкана. Его рвало долго, до сухих спазмов, но топора за все это время он из рук не выпустил.
Он расстегнул жилет и приподнял рубашку. От ножа поперек ребер осталась рана длиной дюйма два, неглубокая и вроде бы не очень серьезная. Не такая серьезная, как хотелось миссис Таак. А вот в паху сильно болело. Счастье, если он завтра сможет ходить.