Мистер Скеффингтон

Ну вот ситуация и прояснилась. Придется приложить все усилия. Это будет ее первый опыт спасения женщины «из общества». Мисс Хислуп очень хотела узнать, как эта особа угодила на улицы района Бетнал-Грин, а впрочем, этот аспект ее не касался. Все страждущие, приводимые Майлзом, должны получить помощь – и точка.

Мисс Хислуп – хозяйка и спасительница – внутренне собралась и сделала второй шаг на непростом своем пути – взяла Фанни за руку. Она вменила себе в обязанность брать за руку каждое из этих достойных сожаления созданий (да не обманет ее меховое манто, ведь и достойные сожаления создания, случается, носят меха – ровно так же, как венценосцы порой имеют доброе сердце). Пусть, думала мисс Хислуп, у этой Майлзовой сестры во Христе будет по крайней мере ощущение, что ей здесь рады. Несколько нервно мисс Хислуп стиснула руку своей гостьи, а Фанни, которая на любое проявление дружелюбия отвечала с удвоенным энтузиазмом, ответила куда как сердечным пожатием.

Мисс Хислуп напряглась, поскольку отлично знала: пожатия позволительны ей, и только ей, а тем, кто пришел в этот дом за спасением, пожимать руку спасительницы не полагается. Иногда, расспросив гостью, мисс Хислуп даже запечатлевала на ее щеке поцелуй (щеку следовало предварительно залить слезами), но никогда – случись такое, она не знала бы, как реагировать, – никогда ее не целовали в ответ. Наверное, решила мисс Хислуп, таково влияние мехов, и не ей судить гостью. Она будет действовать по проверенной схеме, каких бы усилий это ни стоило.

– Я очень рада знакомству, – проговорила мисс Хислуп несколько принужденно, однако решительно, провела Фанни в комнату, выдвинула третий стул, предложила раздеться и ненавязчивым, хотя и, без сомнения, радушным тоном выразила надежду, что гостья голодна. – Я спрашиваю, потому что мы как раз собираемся ужинать, – пояснила мисс Хислуп.

Что ж, пока все идет неплохо. Схема срабатывала с обездоленными созданиями – похоже, сработает и сейчас. Гостья не стала возражать, а послушно сняла свои меха. Увы: под манто у нее словно таилась тысяча фиалок – во всяком случае, таково было впечатление. Привычный легкий рывок – и комната наполнилась сладким ароматом. Свежие фиалки. Запах греха, мысленно вздрогнула мисс Хислуп и отвернулась, чтобы не получить излишнего наслаждения от аромата. Прискорбно, думала она, весьма прискорбно: эти милые цветы Господь сотворил совсем не для того, чтобы они служили прикрытием непристойного поведения (мисс Хислуп обуздывала свое воображение всякий раз, когда оно готово было подсунуть ей подробности такового). Притом сейчас Великий пост, подумала мисс Хислуп. Да, весьма прискорбно.

– Предложить я могу вам совсем немного – на ужин сардины, – сказала она.

О, этот запах греха! Поистине он выбивает из колеи! И вообще грех не должен пахнуть столь чудесно. Как правило, он пахнет совсем иначе – кому, как не мисс Хислуп, об этом знать!

– Сардины – моя любовь! – выдала Фанни, считая себя обязанной проявлять максимум признательности за все, – ведь здесь, в этой убогой квартире, с нею явно готовы поделиться последним.

А как мисс Хислуп надеялась, что сардины гостье не по вкусу! Консервная банка вмещает их определенное количество, притом небольшое, и воскресными вечерами они необходимы Майлзу в полном составе. Кроме того, как неуместно слово «любовь» в этих конкретных устах, пусть даже употребленное в отношении сардин! «Любовь» – святое слово и святое чувство. Разве позволительно сестрам Майзла во Христе (неважно, элегантным или потрепанным) вообще произносить его? Кстати, потрепанные сестры про любовь и не говорили – мисс Хислуп, во всяком случае, не слышала. Перед ней была первая сестра Майлза во Христе, уста которой (мисс Хислуп содрогнулась при мысли об устах Фанни) исторгли слово «любовь».

Не иначе все дело в меховом манто: стоит надеть его – и становишься дерзкой.

Что ж, не ей судить. Мисс Хислуп настроилась и выдала очередную порцию доброжелательности:

– Я рада.

– С ней горничная, – вмешался Хислуп, который как раз захлопнул дверь и стоял теперь с биреттой в руках, медля повесить ее на крючок, ибо понятия не имел, как будут разворачиваться события.

– Что?

Мисс Хислуп застыла над консервной банкой, где, она знала, голова к хвосту, было уложено кружком двенадцать сардин. Что-то помешало ей вскрыть банку. Вместо «горничная» мисс Хислуп послышалось «горчичное», и, поскольку она достаточно прочла святых текстов, память живо подсунула продолжение фразы в виде слова «зерно», а там и всю притчу. Что ж, ничего удивительного: мисс Хислуп привыкла, что брат, наделенный даром красноречия, использует его в самых неожиданных ситуациях. Вера с горчичное зерно, стало быть, у этой его новой сестры во Христе…

– Ах, Мэнби! – прервала Фанни ее благочестивые размышления. – Я и забыла, что она внизу.

– Ты имеешь в виду прислугу нашей гостьи, Майлз? – не без разочарования переспросила мисс Хислуп, и в следующий миг сердце ее упало. – Тогда, – продолжила она, овладев собой (ибо разве не вверял Майлз ее заботам заодно и прислугу?), – ей следует войти.