Мистер Скеффингтон

Немало воды утекло с тех времен, когда Лэнкс запросто наведывался на Чарлз-стрит. Теперь это был совсем другой человек. После расставания с Фанни у Лэнкса начался профессиональный рост. Лэнкс достиг высот почти головокружительных, а зарабатывал столько, что на предложение стать министром внутренних дел ответил снисходительной улыбкой. По натуре сухой и расчетливый, Лэнкс лишь однажды оторвался от реальности; краток был и период созерцания дивных видений и строительства воздушных замков. Чуть ли не сразу после отставки у Фанни Лэнкс всего себя посвятил обогащению. Кроме этого, ничто его не интересовало. Поглощенный этим процессом, упивающийся сознанием, что с каждым днем делается богаче, Лэнкс начисто забыл о таких вещах, как любовь и мечты.

Вот почему, когда Фанни позвонила ему, Лэнкс не сразу вспомнил, кто она такая.

В обычае у Лэнкса было в пятницу вечером уезжать из Лондона и проводить уикенд в загородном доме, но возвращался он всегда в воскресенье вечером, чтобы в понедельник собраться на службу без суеты и спешки. Он завтракал у себя на Монтегю-сквер в одиночестве (жена его принадлежала к тем особам, которым завтрак подается в постель); тут-то Фанни и позвонила.

В столовую вошла горничная (Лэнкс держал только женскую прислугу, ведь женщины не пьют виски) и доложила:

– Сэр Перегрин, вам звонит какая-то леди.

Поверх пенсне в черной оправе Лэнкс уставился на горничную. Вот недотепа – воображает, что он ответит на звонок. Лэнкс никогда сам не подходил к телефону. В офисе для этого имелись младшие клерки: они-то и доносили до Лэнкса суть звонков, – а в обоих особняках беспокоить его никому не позволял.

– Леди говорит, дело срочное, – стушевалась горничная под взглядом поверх пенсне в черной оправе.

При Лэнксе прислуга вообще всегда тушевалась – он был из тех хозяев, которые не преминут спросить, куда делись остатки окорока.

– Она назвалась? – спросил Лэнкс, вновь утыкаясь в «Таймс».

– Нет, сэр Перегрин.

– Ну так ступайте и спросите, как ее имя.

Однако прежде, чем горничная успела выйти, он сам вскочил на ноги, отбросил «Таймс» и, бормоча про себя: «Вот в такие-то моменты добродетельная жена и появляется – если, конечно, добродетельные жены вообще существуют», – пошел к телефону сам. Возможно, звонит потенциальная клиентка: клиенты осаждали Лэнкса, – но комфортное ощущение, что капитал непрестанно растет, требовало их все больше и больше. Наверное, богатая клиентка, думал Лэнкс. Не дозвонилась к нему в контору – младшие клерки, эти лоботрясы, еще не изволили явиться, чтобы отвечать на звонки, – и вот звонит домой.

– Сэр Перегрин Лэнкс у аппарата. Слушаю вас, – очень вежливо произнес Лэнкс.

– Ах, Перри, это ты? – живо отреагировали в трубке.

Перри? Никто не называл Лэнкса Перри. По крайней мере, в глаза. Нет, в детстве, конечно, его звали Перри и потом к нему так обращались некоторые женщины (таких было от силы две), но это дело давнее. Жена называла его Драконом. У нее ума не хватало понять, что кличка бесит Лэнкса. «Ну же, Дракон, – говорила жена, грозя ему пальцем, – не будь таким гадким Драконом». Прискорбно, но факт.

– Представьтесь, пожалуйста, – сказал Лэнкс уже менее вежливо.

– Представиться? Да ведь это я, Фанни! Я буду очень благодарна, если…

– Фанни? – совсем невежливо перебил Лэнкс. – Какая еще Фанни, ради всего святого?

– О, Перри! Как у тебя язык поворачивается говорить: «Какая еще Фанни, ради всего святого?» – с возмущением воскликнули в трубке. – Ты притворяешься, да? Или сердишься, потому что я звоню ни свет ни заря?

– В смысле… – Лэнкс колебался, до него начинало доходить. – В смысле, это леди Фанни Скеффингтон?

– Леди Фанни Скеффингтон! – передразнили в трубке. – Похоже, ты там не один, возле телефона: кто-то слушает наш разговор. – А я вот совсем одна, бесценный Перри! – (Много лет никто не называл Лэнкса бесценным, и он воспринял обращение как издевку.) – Перри, я так устала, просто сил нет. Пожалуйста, приезжай и присоветуй мне что-нибудь, да поскорее, милый. Будь моим ангелом-хранителем, приезжай прямо сейчас – пока я не сошла вниз и не столкнулась с ними.

Столкнулась? С кем ей там предстоит столкнуться? Она что, все деньги промотала – уже и бейлифы явились имущество описывать?

Впрочем, осторожный человек такое по телефону не обсуждает. Да и вряд ли речь о бейлифах. Правда, Лэнкс краем уха слышал, что Скеффингтон погорел: ввязался в какую-то аферу в Мексике, – но ведь после развода он оставил Фанни приличную сумму. Да, теперь Лэнкс точно припомнил. Очень приличную. Не могла же Фанни спустить целое состояние? Значит, это не бейлифы, но что-то ее определенно тревожит, и ведь, если на то пошло, когда-то она…

Смутные, обрывочные воспоминания о том, что давно умерло, накатили на Лэнкса – и возымели эффект благоухания роз для иссохших ноздрей или сладкой мелодии для того, кто становится туг на ухо.

– Хорошо, – сказал он. – Я заеду по пути в Темпл. Минут через десять. Адрес прежний – Чарлз-стрит?

– Да, Чарлз-стрит. Ты ангел…

Но Лэнкс уже повесил трубку.