Мистер Скеффингтон

– Мисс Хислуп живет в районе Бетнал-Грин, – сказала Фанни.

Мисс Картрайт ждала, изо всех сил стараясь не терять терпения.

– Но где конкретно, я не знаю.

Мисс Картрайт подавила импульс отложить ручку и обреченно откинуться на спинку стула.

– Я попала туда уже в темноте. Может, при дневном свете… – произнесла Фанни, потрясенная лицом и позой мисс Картрайт.

У кого она видела эту обреченную, нарочитую терпеливость? Ну конечно: у Лэнкса. А теперь и мисс Картрайт ее демонстрирует. Неужели Фанни все-таки из тех женщин, что вызывают в окружающих подобные чувства? Кошмар, если так.

Мисс Картрайт, желая подхлестнуть мысль работодательницы, которая, похоже, впала в ступор, начала расспрашивать: быть может, леди Франсес помнит какие-то ориентиры, по которым она, мисс Картрайт, с большей вероятностью отыщет мисс Мюриэль Хислуп? И Фанни, собравшись, назвала-таки ориентир. Брат мисс Хислуп, сказала она, священник в рясе; любой обитатель Бетнал-Грина должен знать, где он живет, ведь он проповедует прямо на улице, взобравшись на стул.

– Вам следует лично передать письмо и чек мисс Хислуп и дождаться ответа. Можете даже сказать ей – да, обязательно скажите, прошу вас, – что я почти не сомневаюсь насчет ее согласия.

– Конечно, леди Франсес.

– Вам лучше поехать на такси. Погодите – что у меня на сегодня, какие визиты? Возможно, вас отвезет Гриффитс…

Мисс Картрайт раскрыла блокнот и прочла:

– К обеду будут миссис Понтифридд и леди Тинтагел.

– Верно. Они сами напросились. Не представляю зачем.

– В пять приедет мистер Понтифридд.

– Верно. У него ко мне какое-то дело. Не представляю, какое.

– А вечером…

Но вечер Фанни не интересовал, поэтому слушать она не стала, заверив мисс Картрайт, что весь день проведет дома, а стало быть, автомобиль ей не нужен – то есть мисс Картрайт поедет в Бетнал-Грин с Гриффитсом, который знает дорогу по крайней мере до того места, где вещал со стула отец Хислуп. Зазвонил телефон. Мисс Картрайт сняла трубку, и у нее состоялся разговор, из которого Фанни слышала только реплики мисс Картрайт.

– Алло. Представьтесь, пожалуйста.

– Привет, пусенька.

– У аппарата – личный секретарь леди Франсес Скеффингтон.

– Значит, привет, ути-пусенька.

– Желаете говорить с леди Франсес?

– Вот умничка – догадалась.

– Желаете оставить информацию для леди Франсес?

– Как, она уже сдернула? А я-то думал застать ее в неглиже.

– Будьте любезны, назовите свое имя.

– Надеюсь, вы белая? А то меня тошнит от черных рож.

– Рож? – опешила мисс Картрайт.

– Рож? – повторила Фанни. – Не знаю никого по фамилии Рож. Француз, что ли? Дайте отбой, мисс Картрайт.

Мисс Картрайт вспыхнула, повесила трубку и вернулась к списку визитов.

– А вечером…

Однако звонил не кто иной, как сэр Эдвард Монтморенси, рыцарь-командор ордена Святых Михаила и Георгия[33] – тот самый, что хронологически следовал сразу за Кондерлеем и очаровал Фанни прекрасной наружностью и отсутствием пиетета ко всему и вся. Лишь нынче утром сэр Эдвард вернулся со знойного тихоокеанского острова, где служил генерал-губернатором, и дать отбой такому человеку, как он, было не так-то просто.

На этом знойном острове, а заодно и на целом ряде других не менее знойных островов, сэр Эдвард Монтморенси много лет успешно и весело командовал бесчисленными чернокожими. Весело – потому что, вопреки природной антипатии к чернокожим, имел ценное свойство нрава находить плюсы в любой ситуации; по сути своей он сам был сродни аборигенам – простодушный малый, любитель поразвлечься, склонный без видимых причин проявлять жизнелюбие посредством мурлыканья и насвистывания мелодий, и даже беготни вприпрыжку по верандам своих резиденций. Эти повадки, столь схожие с их собственными, весьма располагали к сэру Эдварду его подданных, и с течением лет он, пользовавшийся популярностью и облеченный полномочиями, стал приравнивать себя к Господу Богу.

Весьма неудобная привычка, когда достигаешь пенсионного возраста и уходишь в отставку. В лондонском клубе, членом которого был сэр Эдвард, персонал признавал только одного Господа Бога. В глазах официантов сэру Эдварду грозил иной титул – «Лысый-джентльмен-возле-окна». Ему грозили также некрасивые и недостойные пререкания с таксистами, да и многие другие неприятности. Однако в это первое по возвращении утро сэру Эдварду, который двадцать лет завтракал папайями, подали великолепную яичницу с беконом – и он, по собственному выражению, был бодрее и беззаботнее блохи. Вот она, старая добрая Англия, думал сэр Эдвард, припрыгивая в спальне гостиничного номера в ожидании, пока его соединят с домом на Чарлз-стрит. Сэр Эдвард находил, что лондонский смог нынче как раз нужной густоты, и наслаждался февральской промозглостью. Славное местечко – Англия, и славно будет повидаться с…

– А вот и она!

Сэр Эдвард метнулся к телефону и вступил в разговор, который начался с «Привет, пусенька», а закончился отбоем.