И в то же время первый раз с ним он бы не забыл никогда. Он не просил – никогда не просил – но тот вечер был особенным. Это был, кажется, месяц с той ночи, как они впервые пошли на свидание. С тех пор их было много, каждое – по-своему особенное, и каждый раз это было самое совершенное свидание, направленное только на изучение друг друга. И на повторение волшебного момента, когда где-нибудь в толпе, на ярмарке, в ночи в парке или в кино он брал Трикстера за руку, переплетая их пальцы. Габриэль ненавидел ходить с ним в кино, потому что порой Сэма было не остановить, и за попытками избежать его ласк он пропускал половину фильма… и все равно сдавался. Он так часто улыбался, что для Сэма не нужно было требовать от него каждый раз признания отношений, или любви, или всякого такого. Он видел, как их отношения влияют на него.
И как они влияют на самого Сэма.
Он каждую неделю звонил Дину. Дни летели так быстро, что в своем каждодневном спокойствии ему иногда казалось, что он совсем не помнит своего детства и Стэнфорда. Он никогда не говорил об этом Дину, но знал, что брат чувствует то же сомнение. Это было как счастливое затишье перед бурей, но Сэм не повторил ошибки – он не думал каждый день о том, что грядет. Он жил. И в этой жизни ему казалось, что большего нельзя желать.
Этот сон приснился ему год спустя, и он сел на кровати в несколько расстроенных чувствах. Габриэль спал рядом с ним, совсем как во сне, только он был гораздо старше, и возраст смягчил черты его лица, заставил волосы стать еще светлее и распрямил их, так что художественный бардак теперь было трудно навести. Одеяло соскользнуло с его спины, явив самый край татуировки, и его нарисованные крылья заставили его вспомнить о скандале, что им пришлось пережить. В тот день Габриэль отказался ставить отличную оценку идеальной ученице, которую все тянули на диплом с первого же дня в университете, и она решила подставить учителя. Она подглядела за тем, как Сэм пришел к нему после пар – самое забавное для Сэма было то, что он тогда ничего особенного не делал. Габриэль был настолько усталым, что он только походя поцеловал его, поддерживая этим жестом. Он сидел рядом с ним все то время, что Габриэль вынужден был работать с бумагами, иногда отвлекая и заставляя улыбаться, иногда беря его за руку, иногда касаясь колена. Он болтал обо всем, что случилось за день, а Габриэль просто слушал его, и ему как будто бы было легче. Его ошибка была в том, что, собираясь домой, он остановил Габриэля у стола и поцеловал со всей доступной ему страстью, так что вынужден был подхватить своего парня, когда ноги отказались держать его. Они не считали, сколько встречались, но почему-то именно в тот день ему захотелось отвлечь его воспоминаниями о самом удивительном начале отношений. Габриэль рассмеялся, когда Сэм, оторвавшись от его губ, объяснил ему мотив такого поступка и поцеловал в ответ. Сэм обожал, когда Габриэль целовал его первым, потому что тогда его попытка стать выше поневоле вызывала улыбку, и Сэм всегда приподнимал его, перехватив за талию. Иногда дома он не ограничивался этим и поднимал под бедра, когда притяжение Габриэля было выше всяких границ. Последний раз так было, когда он откопал какие-то серые мягкие штаны, сидевшие так низко на бедрах – стоило Сэму взглянуть на них, как его сердце на мгновение остановилось, а разум затопило странными ощущениями вечерней комнаты, хотя был яркий день. Он едва донес смеющегося Габриэля до спальни, раздираемый ощущением, что возьмет его прямо в коридоре – так сильно желание и что-то еще разрывало его изнутри. Словом, в тот день девушка умудрилась заснять их, и тот невыносимый кошмар длился всю неделю. Габриэль приходил домой и просто молчал – они жили тогда в его квартире, где некуда было спрятаться, и Сэм знал, что в тот момент он решал, стоит ли Сэм такого.
Он никогда не был так не уверен и испуган, когда возвращался в последний день с одной единственной покупкой. Он уже видел по глазам Габриэля просьбу расстаться и решил не размениваться на слова о том, что умрет – он не умрет, он просто сойдет с ума и однажды все равно заберет Габриэля с собой. Он успел сделать это прежде, чем Габриэль произнес ту просьбу.
Он сделал прежде, чем сомнения и страх отказа захватили его. Это не было гарантией, что на них перестанут нападать, это было гарантией, что они выдержат это вместе. Он действительно упал на одно колено, наблюдая за тем, как в глазах Габриэля отражалась растущая паника. Он хотел сказать «нет» по инерции. Только признание Сэма – впервые сказанное вслух – что он думал об этом так давно, и это давно было темой-табу для них, Габриэль сдался. Неважно, что для регистрации нужно было ехать в единственный во всей Америке штат, где это было разрешено – это бы успелось. Один факт того, что Габриэль носит такое же кольцо, как у него, делало Сэма сильнее каждый раз, когда каждый на его потоке счел сообщить ему, что он думает о всяких педиках. Это было совершенно неважно, потому что Габриэль носил то же кольцо на той же руке.