Мавританец побежал с жалобой к помощнику капитана — мол, русский матрос оскорбил его. Немедленно по рации всем окрестным кораблям была передана инструкция, касающаяся правил общения членов советских экипажей с мавританскими гостями. А матрос, обругавший мавританца, едва не лишился загранвизы. И долго еще за ним волочилась по всем служебным характеристикам отметка, указывающая на его политическую незрелость и склонность к конфликтам с иностранцами.
И все же матросы, даже под угрозой наказания, не упускали случая подшутить над осточертевшими им нахлебниками.
— Мавританец, которого нам прислали в этот раз, был отрекомендован экипажу как электромеханик. Вскоре, однако, обнаружилась его полная техническая безграмотность — в электромеханике он понимал не больше, чем первоклассник в алгебре. Убедившись в этом, наш корабельный электромеханик, широкоплечий и пузатый морской волк, оставивший за плечами не одну тысячу миль и не один год, проведенный в дальних рейсах, а потому особо ценимый начальством и бывший с ним накоротке, подозвал его как-то и протянул ему в руки два оголенных провода:
— Держи! Хватит валандаться без дела, нужна помощь!
Мавританец, обрадованный легкостью доставшегося ему поручения, послушно взял в руки оба конца. Электромеханик проверил, насколько добросовестно выполнено его задание, и резко крутанул ручку прибора, от которого тянулись провода. И на их концах образовался потенциал — около 500 вольт. Мавританец, взвыв от боли и ужаса, понесся с жалобой к замполиту корабля, в чьи обязанности, кроме всего прочего, входил и контроль за взаимоотношениями наших матросов с иностранцами.
— Ничего страшного, — объяснил ему электромеханик, — наш гость нарушил правила техники безопасности: разве можно брать двумя руками оголенные провода!
— Будьте впредь осторожнее, — посоветовал замполит мавританцу, и, посмеиваясь про себя в общем-то безобидно закончившейся шутке, удалился. Немного подумав, мавританец выхватил из рук электромеханика мегометр — так назывался этот прибор, используемый при прозвоне линий электропередачи — и, коверкая русские слова, стал наступать на электромеханика:
— Теперь держи их ты, а я буду крутить ручку! Бери, держи!
— Пожалуйста, — спокойно ответил электромеханик и, взяв концы проводов, прочно сжал их в ладонях. Мавританец крутанул, еще и еще — русский спокойно стоял перед ним, улыбаясь и не выказывая ни малейших признаков боли.
— Почему? — взвыл мавританец, — почему ты ничего не чувствуешь?
— А ты посмотри на мое брюхо: вот скоро на наших харчах отъешь такое — тоже не будешь чувствовать!
Окружившие их работники машинного отделения — мотористы, механики, вахтенный электрик — корчились на полу от безудержного хохота. А мавританец стоял в стороне понурый и недоумевающий — в чем же тут дело?.. «Наверное, сегодня я молился без должного усердия, и Аллах не помог мне», — казалось, можно было прочесть на его лице.
Подобные истории пересказываются моряками — друг другу или в портовой компании в промежутках между рейсами. Уходя в народ, они обрастают новыми деталями, порою совершенно неправдоподобными, трансформируются в легенды, а чаще, просто в анекдоты. Вот, к примеру, один из них, рожденный опытом сотрудничества советских специалистов с представителями «братского вьетнамского народа»:
«…Из космического полета возвращается советский звездолет. В составе его экипажа — один вьетнамец. Выходя из корабля, он широко улыбается: „Колосо в космосе, оцень класиво в космосе! — повторяет он, спускаясь по трапу. — И колмят там вкусно, и спать много дают. Колосо!“
Вдруг встречающие замечают, что руки вьетнамца прочно связаны за спиной.
— А это зачем? — спрашивают встречающие командира корабля.
— А… сначала его по рукам били, чтобы, упаси Бог, какую кнопку не нажал, до приборов не дотрагивался. Ну, а потом надоело…»
«Балерина»
Итак, 22 января 85-го года «Гефест» подходил к Кальяо. За бортом медленно менялся цвет воды — из светло-голубой и прозрачной она становилась зеленоватой, темнела. На ее поверхности появились скопления медуз — красных, розовых, молочно-белых… Постепенно исчезал соленый аромат моря, на смену ему приходили новые запахи — земли, деревьев… Надо ли рассказывать, что чувствует моряк, оставивший за плечами полугодовое плавание в открытом океане, в эти минуты!
На внешнем рейде, примерно в полукилометре от порта, «Гефест» бросил якорь. И вскоре его команда уже была на берегу. Неуверенно ступая по земле, покачиваясь от непривычной устойчивости почвы — вот она откуда, пресловутая морская походка — колонна направлялась к магазинчику с романтичным названием «Альбатрос». Правда, цель этого похода была вполне прозаической — предстояло обменять заработок моряков, вернее, дозволенную его часть, на местную валюту — соли. Для Чернова эта сумма составила 70 долларов — свыше миллиона солей, едва уместившихся в его карманах.