Мистерия в парижском омнибусе

Тогда… этот нотариус не обязан искать наследников.

—

И тем более, что он всегда защищал мои интересы… даже при жизни моего брата. Я ему возместил ущерб от его командировок, и не думаю, что у него будет желание надолго оставаться в Париже.

—

Не могли ли бы Вы мне сказать, в каком отеле он остановился?

—

В маленьком отельчике на улице Булуа 75. Я очень надеюсь, что вы не отправитесь беседовать с ним, чтобы ввести его в курс ваших проектов, о которых я ничего не знаю и знать не хочу.

—

Я остерегусь делать это… но я вас прошу верить, что в моих проектах нет и не было ничего постыдного. Я хотел бы только убедиться, прежде чем он уедет, что он не стал заботиться о делах Пии Романо. И я могу справиться у вас вслед за этим… осмелюсь ли я у вас спросить его имя?

—

Мэтр Дрюжон, — ответил месье Дюбуа, вставший на путь признаний.

Самоуверенность, апломб месье Бланшелена гипнотизировала Дюбуа, уверения торгового агента в собственной честности успокаивали его совесть… и затем, хотя Дюбуа и утверждал обратное, но он полностью не отказался от призрачной надежды вернуться в свои права наследника огромного состояния.

Чтобы окончательно успокоить свою совесть, он решил не вмешиваться ни во что… но, секунду поразмыслив, Дюбуа решил, что будет глупо окончательно порвать с человеком, который обещал ему вернуть казалось навсегда потерянное наследство.

—

Я вас благодарю, месье, — сказал агент, — и клянусь, что вы не пожалеете о том, что решили воспользоваться моими услугами.

Месье Дюбуа не придал никакого значения этому заявлению. Он довольствовался тем, что сказал:

—

Помните, что не может быть никаких отношений между нами в деле о наследстве, пока оно не будет в той или иной мере разрешено.

И Дюбуа встал с важным видом.

Бланшелен очень смиренно попрощался с ним и молча проводил его до двери квартиры.

Хитрец знал истинную цену протестам и показной незаинтересованности месье Дюбуа.

Хозяин квартиры спровадил своего маленького слугу, который грыз лесные орехи в прихожей, и возвратившись в свой кабинет, вместо того, чтобы сесть на стул перед своим бюро, приставил своё ухо к перегородке, и минутой спустя трижды, с определённым интервалом, постучал в нее.

В ответ на этот сигнал ему ответили тотчас же тремя скромными ударами с равными интервалами.

Бланшелен продвинул вперёд правую руку, и нажал на медную кнопку, очень искусно скрытую в резьбе деревянной обшивки. Тотчас же панель выскользнула из пазов и обнаружилось довольно широкое отверстие, в которое свободно мог пройти человек, и в эту тайную дверь в кабинет Бланшелена прокралась женщина, одетая в длинный чёрный халат и тюрбан красного шелка. Под этим странным и нелепым нарядом Поль Амьен, будь он там, лишь с большим трудом мог бы узнать персону, которую видел на кладбище Сент-Уэн и в партере у оркестра в театре Порт-Сент-Мартен.

Это была действительно та самая женщина, и по правде говоря, костюм гадалки был ей к лицу. Чёрный цвет волос подчёркивал пламенность кожи её лица, а свободное платье на удивление подчёркивало её талию.

Только у неё было озабоченное выражение лица.

—

Я её видела только что, — произнесла она без предисловий.

—

Кого? — спросил Бланшелен нетерпеливо.

—

Софи Корню, черт возьми! Она пришла ко мне на сеанс, и я воспользовалась случаем, чтобы разузнать у неё детали. Но те, что она мне поведала, не очень интересны.

—

Да что же она, в конце концов, тебе сказала?

—

Что это Верро ей вчера на похоронах сообщил о том, что у Бьянки была сестра. Только Софи её раньше не видела, эту сестру, и впервые с ней встретилась сегодня на кладбище.

—

Ты мне уже рассказывала это недавно, и если тебе больше нечего к этому добавить …

—

Я знаю, как Верро обнаружил родство натурщицы. Он все объяснил Софи, которая мне повторила слово в слово только что историю, которую этот холстомаратель ей выложил. Кажется, что позавчера он навестил художника, который живёт на пляс Пигаль.

—

Поля Амьена, того самого, которого посетила идея проследить за ними однажды, тем вечером, когда мы выходили из театра, и которого мы столь славно покатали по Парижу.

—

Я до сих пор смеюсь, вспоминая это. Ведь это я придумала трюк с фиакром… Итак! Верро, войдя в мастерскую к своему другу, принялся вопить во весь голос, что ему известно имя девушки, тело которой демонстрировалось в морге, и что её зовут Бьянка Романо.

—

Ах! Негодяй! Я же запретил ему болтать.

—

Услышав это, эта Пия, которая позировала в это время художнику, свалилась на пол, вопя: «Это — моя сестра!» Вот так все и выяснилось.

—

Я надеюсь, что эта скотина Верро не говорил обо мне в присутствии Амьена!

—

По крайней мере, он этим не хвастался. Иначе Софи бы мне об этом рассказала.

—

И ты думаешь, что он не назвал моего имени этой старухе?

—

Что касается этого, то нет, я уверена. Софи тебя не знает, так она меня всегда называет госпожой Бланшелен. Упоминание твоего имени поразило бы её воображение…

—

Верро его и не знает, моего имени. Для него, и для завсегдатаев Гранд Бока меня зовут Фурнье.

—

Это правда, я об этом не подумала.

—

И он никогда не знал, где я живу. Лишь бы только твоя Софи Корню не указала мой адрес!

—