Мистериозо

— Давайте прямо к делу, господин Пешков. Во время сурового зимнего шторма вы и ваша команда высадили на два резиновых плота сто двенадцать иранских, курдских и индийских беженцев в сотне метров от восточного побережья Готланда, а затем вернулись на рыболовецком судне в Таллинн. Шведской береговой охране удалось остановить плоты, пока они не покинули территориальные воды Швеции.

— Very straight to the point,[40] — ответил Пешков. Поскольку ирония не была сильной стороной Нурландера, то и его имитация спокойного тона Хультина выглядела нарочитой. Он продолжил:

— Мне нужна информация о серии убийств шведских бизнесменов, произошедших в Стокгольме за последние несколько дней.

У Алексея Пешкова буквально отвалилась челюсть. Когда ему удалось наконец закрыть рот, он выдавил из себя:

— You must be joking![41]

— Я не шучу, — ответил Нурландер и продолжил немного тише: — Если ты не дашь мне нужной информации, я уполномочен убить тебя прямо здесь и сейчас. Я прошел специальное обучение. Ты понимаешь?

— I’m not buying this,[42] — ответил Пешков, внимательно разглядывая дородного Нурландера. В попытке сохранять абсолютное спокойствие лицо Нурландера приобрело какое-то нерешительное выражение. Нурландер продолжал напирать:

— Мы знаем, что ты входишь в преступную русско-эстонскую группировку Виктора-Икс, а также, что два контрабандиста, ввозящих в Швецию алкоголь и называющих себя Игорь и Игорь, тоже входят в эту же банду. Верно?

Пешков молчал, но взгляд у него был ясный.

— Верно? — повторил Нурландер.

По-прежнему молчание в ответ.

— Эта комната со звукоизоляцией. Ничего из того, что происходит здесь, не может быть услышано снаружи. Мои полномочия безграничны, они даны мне самыми высокими инстанциями. Я хочу, чтобы ты понял это и подумал прежде, чем отвечать мне. Твое здоровье зависит от твоего ответа.

Пешков прикрыл глаза так, как будто бы заснул. Этот полицейский был совсем не похож на тех добродушных шведских полицейских, которых он встречал раньше. Возможно, он увидел в глазах Нурландера какой-то странный блеск, тот самый блеск, который бывает у человека, перешедшего последнюю грань и отрезавшего себе пути к отступлению. Возможно, он видел этот блеск и раньше.

— В Швеции же демократия, — осторожно произнес Пешков.

— Конечно, — ответил Нурландер. — Она здесь есть и будет. Но каждой демократии время от времени приходится защищать себя недемократическими методами. А оборона в основе своей антидемократична. В данном случае это видно совершенно отчетливо.

— Я просидел здесь два месяца. Я абсолютно ничего не знаю ни о каких убийствах в Стокгольме. Клянусь.

— Виктор-Икс? Игорь и Игорь? — произнес Нурландер тем же тоном, что и раньше. Почему-то он чувствовал, что важно сохранять его в течение всего разговора.

Алексей Пешков прикидывал, чем он рискует. Нурландер видел, что он боится умереть и раздумывает над тем, как оттянуть расправу. Он дал ему время подумать, а сам сунул руку в карман пиджака. Щелчок снимаемого с предохранителя пистолета гулким эхом отразился от стен. Пешков глубоко вздохнул и заговорил:

— Во времена коммунистов я был моряком на международных линиях. Я все время скрывался от КГБ и ГРУ, меняя паспорта. Когда режим пал, мне удалось сколотить небольшую сумму, чтобы купить собственное рыболовецкое судно. Первый год я был простым таллиннским рыболовом, говорящим по-русски, второго сорта, но свободным. Наверное, можно сказать, что тот год был единственным годом свободы, затем в игру вступили другие силы. На меня вышли анонимные рэкетиры. Вначале это были просто деньги, которые я платил за то, чтобы мой кораблик не сожгли или не взорвали. Обычное «крышевание». Но дальше больше. Меня заставили брать груз… подобного типа. Этот рейс был уже третьим. Десятки тысяч отчаявшихся беженцев ждут в бывшем Советском Союзе, чтобы их за деньги переправили за границу. Я никогда не был близок к верхушке, Виктор-Икс для меня просто имя, миф. Я общался с эстонцем по имени Юри Маарья. Говорят, он знает самого Виктора-Икс. Я никогда не слышал об Игоре и Игоре, но у этой группировки много людей, занимающихся провозом спиртного, как, впрочем, и любой другой контрабанды в Северную Европу.

Нурландер удивился разговорчивости Пешкова, но не подал виду.

— Адреса, контакты? — тихо спросил он.

Пешков покачал головой.

— Они постоянно меняются.

Нурландер долго смотрел на Пешкова. Он никак не мог уяснить себе, был ли этот человек жертвой или преступником. Скорее всего, и тем, и другим. Он захлопнул блокнот, сунул ручку в карман пиджака и сказал:

— Я отправляюсь в Таллинн. Если каким-либо образом выяснится, что хотя бы что-то из того, что вы мне сообщили, является ложью, или же что вы сообщили мне не всю правду, я вернусь к вам. Вы понимаете, что это означает?

Пешков тихо сидел и смотрел в пол.

— Последний шанс что-либо изменить или дополнить, — поднимаясь, сказал Нурландер.

— Это все, что мне известно, — усталым голосом произнес Пешков.