Мистериум. Полночь дизельпанка

Вытащить из информаторов удалось немногое. Говорили, в том Центре практикуют ми-го и даже мэр получает информацию дозированно, по запросу. О, вот это уже хоть что-то: доктор Джек Эдуард Кениг служил куратором Фонда Четэма и одновременно инспектором Центра. Блестящие отзывы, талантливый ученый. Пишет диссертацию под началом профессора Вайнштайна, хм. А тот вместе с ми-го разрабатывал сыворотки от неклассифицируемых болезней, а также участвовал в экспериментах, которые по неведомым причинам были интересны ми-го. На таких экспериментах материалом служили обыкновенно смертники и добровольцы – неизлечимо больные, а также те, кто завещал свои тела науке. По официальной версии.

Телефонный звонок прозвучал иерихонской трубой в тихом офисе. Элерт поднял трубку, проведя ладонью другой руки по двухдневной щетине на подбородке.

Бросайте это дело, советовал комиссар. Ищите тех, кто принадлежит Обществу чистильщиков, займитесь расследованием, которое вам подходит. Он, похоже, вообще любил давать советы.

– А как же маньяк?

Комиссар натужно засопел.

– Вот оно как складывается, парень. Четэм предложил нам помощь; по его инициативе этим займется один из отделов Центра.

– Но ведь Четэм сам подозреваемый! – Элерт уставился в потолок.

– Нам нечего ему предъявить, детектив. Подумаешь, лечит актрису-наркоманку и вроде как был глубоководным – все это говорит лишь о том, что он человек широких взглядов, что при его профессии достойно и не порицается. И не цепляйся к Арии, девочка безобидна.

– Да просто котенок! – Элерт в сердцах бросил трубку.

– Котенок, – плакала Ария, – мой малыш.

Кениг ненавидел холодные осенние вечера, когда из-за ее двери доносились эти звуки. Что угодно, только не жалобные всхлипы и причитания, похожие на пьяный бред. Ведь потом приходили кошмары и она терялась в них во сне и наяву, а значит, он и сам почти не спал. Виной всему были, разумеется, инъекции. Препарат давал побочных действий чуть меньше, чем полезных, но даже это было шагом вперед. Ведь раз попавшись на положительном результате СТИЧ, оказываешься на карандаше у Центра. Мощным якорем ее болезненных наваждений была эта бесполезная связь, вещь из мрака. Золотой медальон, а в нем – прядь светлых детских волос, мягких точно пух. Ее сыну удалось родиться, но совсем не довелось пожить. Его горло обвила пуповина, и в ту осеннюю ночь пятнадцатилетняя мать долго обнимала сверток с мертвым тельцем, шепча:

– Котенок… мой котенок…

Она до последней минуты не хотела его рождения, как не хотел и отец, пожилой агент юной актрисы. Но все изменилось в один миг. А уже через неделю она прикончила того агента и только благодаря Четэму была оправдана. Но политик обладал особым чутьем, и потому ее кошмары, затяжные и изматывавшие, заставляли его всерьез беспокоиться. Как бывший глубоководный, он слишком хорошо понимал, что Мифы берут нужное не спрашивая. А в современном мире так неудобно быть сумасшедшим. И если Ария не хотела сдаваться – ей нужно помочь. Ария не сдавалась. И была молодцом, пока не начинала говорить со своим мертвым ребенком. И горевала, что несправедливо его одиночество и то, что малыш не слышал даже голоса матери. И раз она сама не решилась на это – значит, ни у кого не было прав лишать ее сына жизни.

Она пробовала не спать, но ресурсов организма не хватало надолго; она пробовала бить вдребезги посуду – но вокруг лишь становилось больше разбитых предметов. И тем более разбитой казалась себе она сама. Каждый раз, когда избавление от страха и неумолимой вины казалось близким, приходила ночь, забирая душу.

Сегодня ветру за окном подвывала стая бродячих собак, и Ария забилась в угол комнаты, закрыв уши руками. Не зря Кениг присматривает за ней, что и говорить: когда она слышала, что он там, за дверью, было гораздо терпимее. Девушка шмыгнула носом. По стене напротив пошла рябь, темнота у зеркала над туалетным столиком качнулась и замерла. Надо сказать Уотерхаусу, что фюллер завелся снова, уж он ей поверит, он знает, что она всегда могла чувствовать такие вещи. Вот почему однажды они сошлись. И расстались тоже поэтому. Стараясь не смотреть в сторону фюллера, девушка вытерла мокрый нос платком и вышла на балкон. В одну минуту высушив слезы, ветер нежно и осторожно перебирал встрепанные локоны, охлаждал лицо. Пальцы ее теребили воротник изумрудно-зеленого платья, саваном закрывающего фигуру. Ария прикусила губу и посмотрела вниз с балкона. Что, если… Что, если закончить кошмары, оборвать, как старую паутину? И смерти не придется делать одолжение, приходя за потерянной душой.

Но кажется, у Смерти было иное мнение. Она, как ни странно, пришла.