Разбухший Лярвин живот вдруг заходил ходуном. Она закричала, начала бить себя кулаком. «У нее там еще один, что ли?» – успела подумать Марковна. Ярко-красная кровь хлынула по девкиным ногам. Новорожденный агрегат остановился и пошевелил антеннками, словно учуяв запах крови. Потом решительно развернулся и двинулся к Лярве. Та застыла у стены, беззвучно разевая рот. Позеленела вдруг лицом, глаза закатились, и повалилась в алую лужу, накрыв своим телом агрегат.
Обезумев от страха, Марковна бросилась вон из дома. На помощь! Надо позвать кого-нибудь на помощь! Бежала, не разбирая дороги, пока не оказалась у дома Кузьмича. До порога дотянула, тут силы и кончились. Рухнула прямо на крылечке, расхристанная и простоволосая.
Из сарайки доносилось звяканье и треск, напоминавшие о Лярвином «ребятеночке». Марковна, шатаясь, поднялась на ноги, когда из дверей сарая выкатилось шестирукое железное чудовище. Внутри у монстра знакомо зажужжало, и оно вдруг крепко схватило женщину двумя верхними лапами за плечи.
– А-а-а! Пшел! Пшел! – заорала Марковна дурным голосом, выдираясь из металлического захвата. – Помогите!!!
Из сарая выглянуло испуганное лицо механизатора, и суставчатые лапы, заканчивающиеся похожими на пучок щупалец «кистями», послушно разжались.
Женщина осела к ногам железного чудища. Кузьмич бросился ее поднимать.
– Ты прости, – бубнил он. – Не доглядел. Первое испытание, а тут ты. Чего хотела-то, Анна Марковна? Поздно уже. С Шаманом чего стряслось?
Он! Точно он, ирод проклятущий. Роботом своим девку снасильничал, ужаснулась Марковна.
Праведный гнев придал ей сил. Женщина набросилась на соседа с кулаками:
– Он еще спрашивает! Ах ты, фашист рыбоголовый! Я-то думала, фронтовик, человек ученый. Степенный. Порядочный. Стирала ему, стряпала, убирала. А он вон чего учудил. Чтоб у тебя зенки повылазили!
– Погодь, Марковна. Да стой ты! – Он твердо, но не больно схватил ее за руки.
– Отпусти меня, охальник! Не трожь! Чтобы ты сдох, сластолюбец поганый!
– Да скажи толком, чего стряслось-то?!
– Ты чего с девкой сотворил, извращенец?!
– С какой девкой? – не понял механизатор.
– С Лярвой. У тебя чего, девок много? Родила она от чудища твоего неведому зверушку. Живой механизм.
– А я при чем, Марковна? – спросил Кузьмич, а у самого лицо такое…
– Так ты ж того… изобретатель.
– Не трогал я ее. И робот мой только сегодня заработал. Не для баловства я его построил. Да и невозможно такое. Ты же вроде восемь классов закончила, должна понимать.
– Правда?
– Дык, чем хочешь, поклянусь. Хоть партбилетом, хоть… как там молодежь теперешняя говорит, всеми Древними, Великими и Старшими.
Ему хотелось верить. Такими клятвами не разбрасываются. Рыбоголовые за это могли жестоко покарать.
– Хочешь, жизнью своей поклянусь?
Марковна обмякла в его крепких объятиях, зарыдала:
– Что ж такое делается-то, а? Помре-е-ет она, Кузьмич, кровью истече-е-ет. Что делать-то? Помоги, родимый!
– Ты вот что… Не реви. Беги к агроному, пущай он мотороллер заводит. В райцентровскую больницу ее повезем.
– А ты?
– А я к Лярве.
– Она ж там не прибранная совсем! Стыдно.
– Дык, это ничего. Это как на войне, – опустив глаза, пробормотал Кузьмич.
Лярва лежала ничком на полу. Точно молиться собралась, да так и уснула. Лужа крови под ней уже начинала темнеть. Кузьмич приложил пальцы к тонкой шее и пульса не нащупал. Не поможет ей уже никто, хоть гони, хоть не гони. Он вздохнул и потянулся одернуть на бедной девке рубаху.
Внезапно что-то внутри у нее зажужжало, и тело начало взбухать и подниматься.
От неожиданности Кузьмич отпрянул.
Покойница поворочалась немного и перевернулась на спину. В нос шибануло теплым запахом развороченной утробы. Вместо живота и грудей у Лярвы зияла дымящаяся дыра, из которой торчали белые полоски ребер и рваные клочья кишок.
Вместо дитяти под ней оказался сложный механический узел, отдаленно напоминающий дизельный генератор.
Такого Кузьмич еще не видел. Должно быть, напутала чего-то Марковна. Устройство таких габаритов ни в одну бабу не влезло бы. Он осмотрел разорванные внутренности покойницы, вымазанный кровью агрегат и все понял. Биомех.
На агрегате загорелись два красных злобных глазка. Покореженные антеннки на глазах распрямилась, встали на место и потянулась к человеку. Шестеренки бешено завращались, задвигались поршни. У гибрида открылись пазы по обе стороны и начали отрастать опоры. Теперь он больше походил на металлического динозавра. Астральная пиявка, которой пугал всех Лексеич, рядом с этой хреновиной была невинной детской шуткой.
Жужжание отдалось пульсирующей болью в замотанной тряпицей руке.
Кузьмич крепко выругался, чтобы вернуть себе ощущение реальности. Помогло слабо. Почудилось вдруг, что дохнуло горячим ветром, опалившим огнем юность. Откуда-то потянуло пороховой гарью. В ушах отдались эхом бомбежки давно прошедшей войны с иномирцами. Нет, ко всем этим щупальцам, уродцам и гибридам невозможно привыкнуть. И нельзя привыкать!