Читаем Мистеры миллиарды полностью

Позже я спросил у Мэлора, по какому счастливому совпадению у него в кармане так кстати оказалась «Альпака».

— Черт тебя побери с таким совпадением. Узнав случайно от одного из американских коллег, что сюда должен приехать Хант, я полдня бегал по жаре в поисках этой пакости.

Что ни говорите, а друг — это всегда друг!

Но так или иначе, а с Хантом мы поговорили, что называется, по душам. Не спеша. Без помех. Вволю.

Беседуя, мы слушали, смотрели и... поражались. Поражались тому, что он говорил, как говорил, как себя вел, как выглядел. Начну с последнего. Внешний облик Ханта как-то удивительно диссонировал с обстановкой дорогого отеля, в которой шла необычная эта пресс-конференция. Утопая в роскошном кресле, перед нами сидел долговязый старик в стоптанных башмаках и нитяных — из самых дешевых — носках, свисавших на ботинки, в засаленном, обильно посыпанном перхотью пиджаке, несвежей рубашке, украшенной галстуком-бабочкой в горошек из тех, в которых щеголяют официанты дешевых ресторанчиков. Выцветшие, когда-то, очевидно, голубые, а сейчас медузьего цвета глаза, мокрые губы, неожиданный для его высокого роста тоненький голосок, то и дело срывающийся на пронзительный фальцет.

Но самое выразительное в хантовском облике, пожалуй, руки. Думается, что руки могут подчас сказать о человеке, о его характере, ощущениях, восприятии сиюминутной ситуации даже больше, нежели лицо и признанное зеркало души — глаза. Опытный человек привыкает следить за выражением своего лица, его мимикой, научается управлять его мускулами. Можно потушить и глаза, сделать их непроницаемыми и невыразительными, прикрыть их, в конце концов, темными очками.

Но вот руки... Ох уж эти руки! Они живут своей жизнью, выдавая то, что спрятали, скрыли лицо и глаза. Мне, к примеру, первое рукопожатие говорит обычно о человеке больше, нежели многие фразы первого знакомства. Прикосновение хантовской длани, вялой, будто бы без костей, влажно-холодной и липкой, вызвало мгновенную дрожь омерзения, желание поскорее найти рукомойник.

Во все время разговора его руки жили своей обособленной жизнью. Большие, усеянные веснушками, покрытые густым рыжевато-седым пухом, со сморщенной, будто бы пергаментной кожей, с большими неподстриженными грязно-желтыми ногтями, они беспрестанно находились в движении — сжимались, разжимались, сплетались пальцами, тискали друг друга, непрерывно и непроизвольно, как паучьи лапки, десять, двадцать, сорок минут, на протяжении всего разговора. Вот они засучили быстрее. Хант весь подобрался и, повернув голову, проводил кого-то глазами. Проследив направление его взгляда, я увидел пересекающих вестибюль двух девиц в совсем уж немыслимых сверхмини. Хантова морда подернулась салом, губы растянулись в улыбку, обнажая коричневые пеньки зубов.

Девицы продефилировали, Хант кончил вибрировать, и разговор продолжался. О чем? Обо всем. Об «Альпаке», о Хантовом бизнесе, о том, с какой целью он приехал в Майами-Бич и обретается в кулуарах съезда республиканской партии, об убийстве братьев Кеннеди. Расшифровывая сейчас пленку маленького карманного магнитофона, который я во время беседы включил, чтобы не упустить ничего из этого разговора, я поражаюсь примитивности и бессодержательности того, что говорил Хант. Его сентенции и рассуждения выдавали дремучее невежество, примитивность, патологическую злобность.

Но вот, отвечая на вопрос о том, что он делает в Майами-Бич, Хант вдруг надулся, заважничал и самодовольно заявил:

— Вы лучше спросите, что делают на съезде эти парни, которые вопят там, в зале заседаний, и я вам отвечу: они делают то, что скажу им я, во всяком случае многие из них. Нам не все равно, кто находится в Белом доме, и это уже не первый съезд, к которому я имею отношение. — А затем, словно бы спохватившись, добавил: — Впрочем, я не политик, я частный гражданин. И если кому-то угодно выслушать мое мнение, что ж — я готов его высказать.

Кому-то, безусловно, угодно! В этом еще и еще раз убедились мы в те же самые дни, близко наблюдая механизм работы съезда республиканской партии. Я позволю себе здесь на минуту отвлечься от беседы с Хантом и рассказать об одном внешне забавном, но, в конце концов, поучительном эпизоде, участниками которого, опять же нам со Стуруа, довелось быть в те дни.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 дней в ИГИЛ* (* Организация запрещена на территории РФ)
10 дней в ИГИЛ* (* Организация запрещена на территории РФ)

[b]Организация ИГИЛ запрещена на территории РФ.[/b]Эта книга – шокирующий рассказ о десяти днях, проведенных немецким журналистом на территории, захваченной запрещенной в России террористической организацией «Исламское государство» (ИГИЛ, ИГ). Юрген Тоденхёфер стал первым западным журналистом, сумевшим выбраться оттуда живым. Все это время он буквально ходил по лезвию ножа, общаясь с боевиками, «чиновниками» и местным населением, скрываясь от американских беспилотников и бомб…С предельной честностью и беспристрастностью автор анализирует идеологию террористов. Составив психологические портреты боевиков, он выясняет, что заставило всех этих людей оставить семью, приличную работу, всю свою прежнюю жизнь – чтобы стать врагами человечества.

Юрген Тоденхёфер

Документальная литература / Публицистика / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное / Биографии и Мемуары