Мистеры миллиарды

Дело происходило на одном из заседаний съезда республиканцев. Впрочем, заседанием это можно назвать лишь очень условно. Скорее действо это напоминает цирковой парад-алле. Предстояло выдвижение кандидатур на пост президента от республиканской партии. Перед тем как с трибуны называлось то или иное имя — Ричарда Никсона и Рональда Ригана, Нельсона Рокфеллера и Джорджа Ромни, — в зал заседаний вламывались 200, 300, 400 молодчиков — в зависимости от толщины кошелька и щедрости претендента — и устраивали шумную демонстрацию. Опять же в соответствии с мздой, ими полученной, они вопили от пяти до двадцати минут. Вопеж этот состоял преимущественно из скандирования одной фразы: «Ви вонт Никсон!» или «Ви вонт Риган!» («Мы хотим Никсона!»( «Мы хотим Ригана!»). Оторав положенное, демонстранты успокаивались и покидали зал, освобождая место для следующих. Вот тут-то мы и решили созорничать, впрочем, не без задней политической мысли.

Перед тем как с трибуны съезда было названо имя очередного претендента на пост президента, в зал хлынули сотни крикунов. Они заполнили все проходы и стали что есть мочи отрабатывать полученные доллары. Покинув ложу прессы и смешавшись с этой толпой, мы оказались в зале перед самой трибуной. Решив, что демократия так демократия, мы завопили тоже. Я орал благим матом: «Ви вонт Мэлор!», «Ви вонт Мэлор!» Он, стоя в нескольких шагах от меня, ревел что есть мочи: «Ви вонт Зорин!»

Надрывались так мы довольно долго. Скажите, ну чем не демократия? Да вот беда, съезд почему-то наши кандидатуры не выдвинул, и мы президентом США так и не стали.

Мораль сей демократии такова: в крайнем случае тебе дадут поорать — тем и утешайся. Что же касается решений, то на них этот ор никак не влияет и никакого отношения к ним не имеет. Он лишь для отвода глаз и обмана легковерных, чему, в частности, свидетельство и наш шуточный эксперимент.

Именно это и имел, очевидно, в виду Хант, с нескрываемым пренебрежением говоривший об «этих парнях, которые вопят на съезде». Он-то хорошо знал, где находятся настоящие пружины, движущие американский политический механизм, поскольку сам он со своими сотнями миллионов одна из таких пружин...

В конце разговора, когда нам, что называется, терять уже было нечего, мы решили затронуть больной для Ханта вопрос. Надо сказать, что на протяжении всей беседы он не знал, кто мы такие,— то ли растерявшись от нашего напора, то ли расчувствовавшись от внимания к его рукоблудию в виде «Альпаки», он так и не задал вопроса, какой орган прессы мы представляем.

— Мистер Хант, как вы думаете, что стоит за покушением на президента Кеннеди? Кто его убил?

— Коммунисты.

— Ну, а Роберта Кеннеди?

— Тоже коммунисты. И Мартина Лютера Кинга.

— Мистер Хант, но разве вы коммунист? — делая наивные глаза, спросил я.

— Что-о-о?!

— Но ведь существуют серьезные основания считать, что именно вы имеете непосредственное отношение к убийству президента.

Лицо Ханта начало медленно багроветь. К такому обороту разговора он не подготовлен, к подобному тону не привык. Давно уже в Америке к Ханту обращаются с льстивой угодливостью и всемерной почтительностью.

— А кто вы такие, собственно говоря? — вместо ответа вопрошает он.

— Мы журналисты из Советского Союза. Коммунисты, кстати сказать.

Надо было видеть лицо Ханта в этот момент. Из багрово-красного оно стало пепельно-серым. Раскрыв рот, он судорожно хватал воздух. В глазах его был нескрываемый страх. Да, да, Хант испугался. Очевидно, он решил, что сейчас мы начнем его убивать. Затем, обнаружив, что кровожадных намерений мы не выказываем, он несколько успокоился и, вытащив из кармана засаленный платок, отер им мгновенно вспотевший лоб.

— Надеюсь, джентльмены, что это шутка, — после долгой паузы прошамкал пришедший наконец в себя миллиардер. — Должен вам сказать, что вы плохо шутите. У старика Ханта хороший нюх на коммунистов. — И, уколов нас неприязненным взглядом, он тяжело поднялся с кресла и медленно, не попрощавшись, заковылял прочь. Мы откровенно хохотали. Уж очень жалок и смешон оказался при ближайшем рассмотрении этот «самый страшный человек в Америке».

* * *

Трагикомическая встреча и беседа эта, мало что дав с точки зрения фактических сведений, помогла лучше ощутить, понять даже не человека, а почти патологическое явление, каковое он собой представлял. И все-таки чего-то не хватало. Ну злобный, ну ограниченный, но откуда это идет, чем движимо? Я много размышлял об этом, и тут, как это часто бывает, на помощь пришел случай, незадолго до того происшедший, о котором я вспомнил, и, сопоставив его со встречей с Хантом, вдруг увидел для себя четкую картину.

В одно из солнечных осенних воскресений советские журналисты, постоянно живущие и работающие в американской столице, решили организовать пикник, чтобы отдохнуть самим и дать возможность отдохнуть своим коллегам, приехавшим из Москвы. Запихавши в машины нехитрый туристский скарб вперемежку с детишками, жаровню, расфасованный в бумажные мешочки древесный уголь и мясо для шашлыка, мы отправились за город.