Мистеры миллиарды

«Все мы разбогатели довольно быстро. И, признаться, кроме денег, нас ничто не интересовало и не интересует. Но вот рост сил коммунизма ощущается во всем мире. Почему мы должны терять то, чего достигли?» Кому принадлежат эти слова: Джо Янгу или Гарольду Ханту? Их мог произнести и тот и другой, они одинаково точно отражают ход мыслей обоих, объясняют их поведение, их позицию.

Высказывание это принадлежит одному из близких друзей Ханта, крупному техасскому миллионеру, и было воспроизведено на страницах журнала «Форчун». Как видите, речь идет не об индивидууме-феномене, а о чем-то типическом, характерном.

Джо Янг — хозяин озера в окрестностях Вашингтона, и Гарольд Хант — владелец огромного нефтяного бизнеса; несмотря на разницу между янговским миллионом и хантовским миллиардом, это явления одного и того же порядка, порождение одних и тех же условий. У них общие страхи, общая ненависть, общие кумиры, общая судьба.

Альпака — горный козел

Впрочем, есть и различие. Рыжий хозяин озера уповает на Голдуотера. Хант глубоко убежден, что господь бог возложил особую миссию на него самого. «Хант одержим убеждением, — рассказывал на страницах «Нью-Йорк тайме» Дэвид Джонс, по поручению этой газеты неоднократно встречавшийся и беседовавший с нефтяным воротилой, что он должен спасти Америку». Всего-навсего! Претендуя на роль нового мессии, он считает необходимым довести свою проповедь до каждого американца.

Альпака — это один из видов горного козла. Почему именно козел покорил воображение Ханта, трудно сказать, но покорил. Во всяком случае, вымышленную, с его точки зрения идеальную страну он назвал «Альпака».

О рае на земле, картины которого возникают в его старческом склеротическом мозгу, Хант поведал в романе, который так и именуется — «Альпака» — тот самый, на который как на наживку мы поймали Ханта в холле гостиницы «Фонтенбло». Видно, писание книг в наш просвещенный век стало модой среди миллиардеров. Раньше они выхвалялись друг перед другом своими рысаками, любовницами, драгоценностями на мясистом тулове своих жен. Сейчас к этому прибавились графоманские увлечения. Гетти пишет, Рокфеллер пишет, Хант тоже пишет.

Но если книги Гетти содержат и знание и стиль, то хантовская «Альпака» — рукоблудие графомана. Я листал это творение, продирался сквозь чудовищную абракадабру, стараясь вникнуть в суть. Делал я это, что называется, по обязанности и думал при этом: ну какой же нормальный человек станет мучиться надо всем этим просто так, без особой надобности? И еще думал: как могли издать в цивилизованной стране подобную макулатуру и почему автор со своей тугой мошной не нанял хотя бы литературных правщиков для того, чтобы как-то причесать все им нагороженное.

И не только думал. Я расспросил об этом людей сведущих. Оказалось, несмотря на то, что автором книги был один из богатейших людей Америки, в стране не нашлось ни одного издателя, который рискнул бы ввязаться в авантюру по изданию бреда. Получив отказ нескольких издательств, Хант напечатал и распространил свою «Альпаку» на собственные деньги. Что же касается литературной правки, то здесь дело обстоит еще комичнее. Хант, оказывается, убежден в том, что он неповторимый мастер прозы и большой стилист; он так и заявил: «Я, правда, пишу медленно, но пишу лучше всех». Вот так! О каких уж тут правщиках может идти речь.

Это говорит о себе субъект, не знающий как следует ни одного языка, изъясняющийся на вульгарнейшем жаргоне, с путаницей в понятиях необыкновенной, едва окончивший четыре класса. Весьма красноречиво в порыве не то откровенности, не то раздражения описал интеллектуалов типа Ханта недавно умерший американский миллионер Генри Люс, человек их же круга, издатель «Лайфа», «Тайма» и «Форчуна». «Всегда и везде, — откровенничал он, — деловые люди производят отталкивающее впечатление. Что собой представляют почти все те, кого я знаю из людей нашего круга?'Все мы лишь буржуа, увлеченные материальной стороной жизни, полные предрассудков, вульгарные, неотесанные грубияны, нелепые и тупые». Сказано зло, видно, накипело, и перед смертью захотелось бросить в лицо себе подобным эту ядовитую правду. Берусь свидетельствовать, что, будучи приложенным к Ханту, это описание приобретает характер документальной фотографии.

Вот такой-то персонаж и ударился в романисты. А мне пришлось, очевидно, в наказание за прегрешения и, в частности, интерес к Ханту покорпеть над «Альпакой», процесс чтения которой вполне сравним с жеванием вара — удовольствия никакого, а зубы вязнут, челюсти не разомкнешь.