Читаем Мистические истории. Абсолютное зло полностью

Эти предметы я заметила краем глаза; мое основное внимание было, конечно, сосредоточено на Тайлере. Он полулежал в инвалидном кресле напротив камина, где пылали угли; его поза напомнила мне о часах, проведенных бок о бок в шезлонгах плавучего дома.

В остальном он странно переменился. Тонкие седые волосы спускались на плечи. Щеки, подбородок и верхняя губа заросли жидкой седой бороденкой. Прежде он был поджарым, а теперь сделался тощим; голова, скулы своими резкими очертаниями напоминали череп; тело, которое угадывалось под одеждой, – скелет.

Глубоко утопленные глаза под клочковатыми бровями казались в приглушенном свете почти черными; сидели они вплотную к носу, и из-за столь близкого их расположения взгляд поражал кинжальной остротой. Длинные кисти покоились на подлокотниках кресла и своими выпуклыми костяшками и узкими полированными ногтями с лиловым отливом напоминали птичьи лапы. Губы, однако, сохранили прежний четкий и чувственный рисунок и улыбнулись мне при встрече, хотя глаза в этой улыбке не участвовали. Над левым плечом торчало что-то, не вполне скрытое накидкой.

«Да он умрет не сегодня завтра!» – воскликнула я про себя. Об этом говорил не только его вид, но и не в меньшей степени моя интуиция.

Голос его, впрочем, звучал бодро и весело и даже с оттенком добродушной насмешки.

– Если бы вы, мисс Клемм, были моей питомицей, вызванной сюда для духовного наставления, то, наверное, в качестве символа memento mori[70] лучше всего подошел бы я сам. Однако же не вы мне обязаны, а я вам – за эту милость и прочие. Я вас надолго не задержу. Простите, как ни досадно, я не могу встать и предложить вам стул; так что не сядете ли сами?

Когда я села рядом, Тайлер сделал знак головой, и молодая женщина в форме профессиональной сиделки, стоявшая за его креслом, молча удалилась в спальню и тихонько закрыла за собой дверь.

– Как ты уже догадалась, – продолжил Тайлер, – мне вскоре предстоит скинуть с себя эту бренную оболочку, но я подумал, учитывая твои чувства и разные общественные обязательства, лучше будет устроить нашу встречу до этого события, чем после, а она так или иначе должна была состояться. Ты… э… приятно провела прошлое лето?

– Лучше некуда, – ответила я.

– Ты, как настоящая богиня, умеешь устранять со своего пути препятствия и карать незваных соглядатаев, – проговорил он, и в глубине его глаз мелькнуло нечто сатанинское. – Когда твою предшественницу Диану застиг за купаньем Актеон, она не оставила его в живых: нечего похваляться тем, что созерцал совершенства богини[71]. Но, вероятно, он, как и я, был готов заплатить за эту привилегию подобную цену.

– Я слышала, ты был за границей, – сказала я, не желая понимать его намеки.

– Ну, это для обыденного слуха. Мы с тобой авгуры[72], нам чужды подобного рода увертки. В добрые старые времена Коттона Мэзера[73] мы, быть может, летали бы вдвоем на одной метле. Я всегда подозревал, что наше знакомство будет продолжительным.

Я молчала, инстинктивно отгородив свое сознание.

– За границей! Да, далеко за границей, в пустыне, в сравнении с которой Сахара с Ниневийской равниной[74] – людные места. – С негромким смехом он указал на свою грудь. – Сюда, как наш приятель Уолт Уитмен, я заключил свою душу[75], и вот она вся снаружи – благодаря моей подруге, мисс Марте Клемм.

– Каких слов вы от меня ожидаете, мистер Тайлер?

– Моя дорогая юная леди, сколь же вы многоречивы! Едва только вы вошли, если не прежде, мы стали подобны двум говорливым ручейкам, хотя деликатность моей медицинской обслуги была излишней: даже если бы она осталась в комнате, до ее ушей не долетело бы ни звука. Следы, возможно, поставили тебя в тупик, но после первого свидания при луне, прерванного так неожиданно… наверняка сомнений уже не осталось?

Ощущение было такое, словно меня опутывают невидимыми силками. Злобно прищурившись, я встала.

– Позвать сиделку?

– Ах, прояви же хоть немножко терпения! Утешь несчастного умирающего, выслушав его исповедь. Не дай погибнуть одному-одинешеньку… одному… со зверем!

От этих слов и от этой мысли я снова села. Мне пришлось собрать в кулак всю свою волю, чтобы не дрожать. Тайлер благодарно кивнул, но заговорил не сразу: теперь я поняла, как утомила его эта глумливая речь. Придя в себя, он переменил тон:

– Чтобы задумать и совершить это, нужен был как раз такой человек, как я, – если я человек. Ученость, культура, богословская подготовка, вера, благочестие, эстетическое чутье, безупречная наследственность – все это имелось у меня в избытке. Я посвятил себя Богу. Чтобы низко пасть, нужно сперва высоко подняться – чтобы осквернить нимб, нужно соприкоснуться с ним. Могу сказать, в конце концов я пал низко. Так низко, что ниже некуда. Да, я удалился в пустыню, но не для молитвы. Это было удивительное путешествие! Не за эликсиром бессмертия, не за золотом, не за святостью. О, если бы я совершил его рука об руку с тобой! Будь мы вместе, Марта, в этом поиске, мы могли бы не только найти желаемое, но и возвратиться живыми!

Перейти на страницу:

Все книги серии Азбука-классика

Город и псы
Город и псы

Марио Варгас Льоса (род. в 1936 г.) – известнейший перуанский писатель, один из наиболее ярких представителей латиноамериканской прозы. В литературе Латинской Америки его имя стоит рядом с такими классиками XX века, как Маркес, Кортасар и Борхес.Действие романа «Город и псы» разворачивается в стенах военного училища, куда родители отдают своих подростков-детей для «исправления», чтобы из них «сделали мужчин». На самом же деле здесь царят жестокость, унижение и подлость; здесь беспощадно калечат юные души кадетов. В итоге грань между чудовищными и нормальными становится все тоньше и тоньше.Любовь и предательство, доброта и жестокость, боль, одиночество, отчаяние и надежда – на таких контрастах построил автор свое произведение, которое читается от начала до конца на одном дыхании.Роман в 1962 году получил испанскую премию «Библиотека Бреве».

Марио Варгас Льоса

Современная русская и зарубежная проза
По тропинкам севера
По тропинкам севера

Великий японский поэт Мацуо Басё справедливо считается создателем популярного ныне на весь мир поэтического жанра хокку. Его усилиями трехстишия из чисто игровой, полушуточной поэзии постепенно превратились в высокое поэтическое искусство, проникнутое духом дзэн-буддийской философии. Помимо многочисленных хокку и "сцепленных строф" в литературное наследие Басё входят путевые дневники, самый знаменитый из которых "По тропинкам Севера", наряду с лучшими стихотворениями, представлен в настоящем издании. Творчество Басё так многогранно, что его трудно свести к одному знаменателю. Он сам называл себя "печальником", но был и великим миролюбцем. Читая стихи Басё, следует помнить одно: все они коротки, но в каждом из них поэт искал путь от сердца к сердцу.Перевод с японского В. Марковой, Н. Фельдман.

Басё Мацуо , Мацуо Басё

Древневосточная литература / Древние книги

Похожие книги