Мистические истории. Абсолютное зло

И тут Хью вдруг осенило. Все те дикие фантазии, которые он слышал от Ранкина, обернулись самой трезвой реальностью. И одновременно девичьи пальцы, вцепившиеся ему в руку, показались хваткой какого-то ядовитого хищника: кольцами змеи, щупальцами осьминога, когтями летучей мыши-вампира. Что-то внутри все еще трепетало и зыбилось, как сыпучий песок, но сознание успокоилось, и ум прояснился.

– Иди прочь, – сказал он обезьяне и указал на сад, и та запрыгала прочь, все так же весело и шаловливо взрыхляя податливый песок дорожки. Потом он спокойно обернулся к девушке.

– Ну вот, она ускакала. Ручная, наверное; сбежала от хозяина. Я видел на днях, как ее или похожую вели на веревке. Что до лошадей, я буду счастлив одолжить их вам с лордом Патерсоном. Сейчас десять, они будут на месте.

Девушка уже успела оправиться от испуга.

– Ах, Хьюи, вы просто золото! И вы ведь понимаете?

– Да, все понятно.

Джулия ушла переодеваться в костюм для верховой езды, и затем Хью, любезно пожелав всадникам приятной прогулки, расстался с ними у ворот. После этого он вернулся к себе в спальню и открыл коробочку, в которой хранил скарабеев.

Через час он, со статуэткой Таху-мета в кармане, шагал в одиночку по Карнакской дороге[219]. У него не было ясного представления о том, что он собирается делать; ему хотелось одного: ни в коем случае не упускать из виду Джулию и ее спутника. Луна стояла высоко, на темном бархате небес четко рисовались волнистые очертания пальмовых рощ, звезды среди ветвей напоминали миниатюрные золотые плоды. Вдоль дороги веяло, лаская ноздри, ароматом акации, и Хью часто приходилось пережидать на обочине, пока его минует группа шумных туристов на белых осликах, насладившихся красотами Карнака при лунном свете. Потом, сойдя с дороги, он прошелся по берегу подковообразного озера, из глубины черных вод которого смотрели не мигая звезды, и приблизился к порталу разрушенного храма Мут. И там его сердце пронзила, взывая к отмщению, ревность: внутри у входа стояли, привязанные к столбу, его собственные лошади. Выходит, они были здесь.

Опасаясь, что лошади его узнают и выдадут ржанием, Хью обошел их стороной, прокрался в тени стен за рядом больших скульптур с кошачьими головами и очутился во внутреннем дворе храма. Здесь, в дальнем конце, он впервые заметил пару: лица девушки и мужчины белели во тьме. Патерсон поцеловал девушку, они постояли, обнявшись, а потом двинулись в сторону Хью, и он, избегая встречи, отступил в темную камеру справа.

Как бывает в египетских храмах, воздух внутри был затхлый и почему-то пах зверем, и с дрожью ликования Хью разглядел в луче лунного света, проникавшем в дверной проем, что по счастливой случайности попал в святилище, уставленное изображениями павианов, меж тем как он знал их тайное имя и держал в нагрудном кармане талисман, дававший над ними власть. Ранее Хью часто ощущал царивший в этом месте потусторонний ужас, словно бы окаменевший и подобный трупу, но теперь это был уже не камень: в изображениях трепетала и рвалась наружу жизнь, которую в любую минуту можно было в них вдохнуть. Морды выражали коварство, ненависть, похоть, и вся демоническая сила, которую, казалось, он от них воспринимал, была к его услугам. Фантастические байки Ранкина оборачивались реальностью, и Хью не сомневался, как ночной дозорный не сомневается в наступлении рассвета: стоит лишь трижды произнести тайное имя – и в тот же миг ему, словно самовластному монарху, будет дано господство над сущностью обезьяньего рода, воплощенного или бесплотного. И он собирался это сделать, сомневаясь лишь в том, какое должен отдать повеление. Фигурка в кармане, казалось, только этого и ждала; она вибрировала и билась у его груди, как бурлящая вода в котле.

Хью не знал, что делать, но ощущение своего магического могущества, подпитываемое ревностью, любовью и ненавистью, сделалось неодолимым, и он нащупал в кармане статуэтку с написанным на ней тайным именем.

– Таху-мет, Таху-мет, Таху-мет! – крикнул он.