При всей загадочности и необъяснимости этой истории, на поверхностный взгляд она – во всяком случае, в то время – представлялась вполне несложной; однако годы шли, и, поскольку иных ее свидетелей, кроме самой Сары Клейберн, не было, рассказы о произошедшем тогда обросли дикими преувеличениями и ошибками, а потому возникла, наверное, необходимость, чтобы кто-то, связанный с этими событиями, но в них не участвовавший (повторяю, моя кузина была тогда в доме одна – либо ей так казалось), изложил на бумаге все те немногие факты, которые о них известны.
В те дни я часто бывала в Уайтгейтсе (так назывался дом с самого своего основания), была и незадолго до, и сразу после тех, отмеченных поразительными событиями полутора суток. А поскольку Джим Клейберн и его вдова приходились мне двоюродными братом и сестрой и я тесно с ними общалась, обе семьи решили, что я более всех прочих способна истолковать факты, насколько их можно признать таковыми и насколько они вообще поддаются истолкованию. И вот я постаралась в меру собственных сил как можно точнее воспроизвести на бумаге свои беседы с кузиной Сарой о том таинственном уик-энде – беседы немногочисленные, так как мне не часто удавалось ее разговорить.
На днях мне попалось на глаза высказывание одного модного эссеиста о том, что, когда в дома вошел электрический свет, привидения оттуда удалились[80]. Что за ерунда! Тема сверхъестественного привлекает его как писателя, но к владению ею он не приблизился ни на шаг. Если мне зададут вопрос, что для меня страшнее: замки с башнями, где бродят, звеня цепями, безголовые призраки жертв, или уютный загородный дом с холодильником и центральным отоплением, куда стоит войти и тебе
Детей у Клейбернов не было, и, когда Джим умер, все в семье ожидали, что его вдова откажется от Уайтгейтса и переедет в Нью-Йорк или Бостон: принадлежа к семейству с древними колониальными корнями, имея множество друзей и родственников, она нашла бы себе подходящую компанию в любом из этих городов. Но Сара Клейберн редко делала то, чего от нее ожидали, а в данном случае поступила ровно наоборот, то есть осталась в Уайтгейтсе.
«Как? Бросить мой старый дом, порвать семейные связи, забраться в какой-нибудь из этих новых небоскребов на Лексингтон-авеню[81], составленных из птичьих клеток, питаться канареечной травой и кальмарами вместо доброй коннектикутской баранины? Нет уж, спасибо. Мое место здесь, и здесь я останусь до того времени, когда мои душеприказчики вручат Уайтгейтс ближайшему родственнику Джима – этому пузатому дурню Пресли… Ладно, хватит о нем. Скажу только одно: пока это в моих силах, я его в Уайтгейтс не допущу». И Сара исполнила свое обещание, ведь овдовела она в возрасте чуть за пятьдесят, была женщиной крепкой и решительной, вполне способной тягаться с толстяком Пресли, и всего через несколько лет в безукоризненном трауре провожала его в последний путь, и под ее вуалью угадывалась легкая тень улыбки.
Выглядел Уайтгейтс очень приятно и располагающе и стоял на возвышенности, откуда открывался вид на живописные излучины реки Коннектикут[82], однако от ближайшего города, Норрингтона, его отделяло пять-шесть миль, и слугам (тем, кто помоложе) наверняка казалось, что место это – отдаленное и глухое. Но, к счастью, Сара Клейберн унаследовала от свекрови нескольких старых слуг, и эти двое-трое представлялись такой же частью семейных традиций, как и крыша, под которой они обитали. Ни разу я не слышала от нее ни единой жалобы по поводу домоустройства.