Мистические истории. День Всех Душ

В колониальные времена дом представлял собой правильный четырехугольник, на первом этаже располагались четыре просторные комнаты, отделенные друг от друга холлом с дубовым паркетным полом, сзади, по обычаю, находилась пристройка для кухни, а под крышей – хорошо оборудованный жилой чердак. Однако в начале восьмидесятых годов, когда начал возрождаться интерес ко всему «колониальному», дед и бабка Джима соорудили два крыла, примыкавших под прямым углом к южному фасаду, отчего вместо прежней круглой площадки перед домом образовался замкнутый с трех сторон, поросший травой двор с большим вязом в середине. Таким образом, из дома получилось вместительное обиталище, где три последних поколения Клейбернов принимали своих многочисленных гостей. Впрочем, архитектор не стал посягать на характер старого дома, сделав его более удобным для жизни, но сохранив простоту. При доме был большой земельный участок, и Джим Клейберн, подобно своим предкам, вел на нем довольно прибыльное хозяйство, а также играл видную роль в местной политической жизни. Все соглашались в том, что Клейберны оказывают «благотворное влияние» на дела округа, и, узнав о решении Сары не уезжать, горожане обрадовались, хотя и замечали сочувственно – когда дни стали укорачиваться и под четырьмя рядами вязов вдоль общинной земли выросли первые сугробы, – что «невесело ей, наверное, зимовать в одиночку там, на верхушке холма».

Что ж, если насчет Уайтгейтса и Клейбернов, таких же обнадеживающе упорядоченных и исполненных достоинства, как их старое жилище, все уже ясно, то пора мне удалиться из рассказа и начать излагать события – не словами моей кузины, потому что они слишком путаны и фрагментарны, а при помощи той картины, которая сложилась у меня из ее полуоткровений и робких умолчаний. Если та история действительно произошла – а о ее правдоподобии я предоставляю судить вам, – то случилось все, наверное, так…

1

До зимы было еще далеко: наступил последний день октября, но утро выдалось холодное и ветреное, пошел мокрый снег. Однако после ланча сквозь плотную завесу облаков ненадолго проглянуло бледное солнце, и Сара Клейберн решилась сделать вылазку. Она любила ходить пешком, и в это время года ее обычная прогулка состояла из трех-четырех миль по дороге в долине и обратного пути через Шейкеров лес. В тот раз она, совершив обычный круг, шагала по подъездной аллее к дому, и ей попалась на глаза скромно одетая женщина, направлявшаяся туда же. Если бы вокруг не было так пустынно (осенью под вечер на дороге к Уайтгейтсу редко кого встретишь), миссис Клейберн вряд ли обратила бы внимание на столь неприметную путницу, но, поравнявшись с нею, к своему удивлению, поняла, что совсем ее не знает, а ведь хозяйка Уайтгейтса гордилась тем, что знает, хотя бы по виду, почти всех соседей в округе. Уже наступили сумерки, лица женщины было не разобрать, но (как позднее описывала ее миссис Клейберн) она была средних лет, некрасива и довольно бледна.

Миссис Клейберн поздоровалась и спросила:

– Вы идете в дом?

– Да, мадам, – ответила незнакомка.

В старые дни жители Коннектикутской долины распознали бы в ее голосе иностранный акцент, но нынче слух, привычный к разнообразию языков, его бы не заметил. «Нет, я знать не знала, откуда она, – всегда повторяла Сара. – Но меня поразило то, что это совершенно незнакомая мне особа».

Она вежливо спросила женщину, что ей нужно, и та ответила: «Повидать одну из девушек, только и всего». Ответ прозвучал вполне естественно, и миссис Клейберн, кивнув, свернула с аллеи в сад. Ни тогда, ни впоследствии она больше не видела незнакомку. Собственно, через полчаса случилось некое событие, полностью вытеснившее эту встречу у нее из памяти. У самой двери проворная и быстроногая миссис Клейберн поскользнулась на замерзшей луже, подвернула себе лодыжку и не смогла встать.

Конечно же, дворецкий Прайс и служанка Агнес, суровая немолодая шотландка, которую Сара получила в наследство от свекрови, отлично знали, что делать. Через мгновение они водворили госпожу на кушетку и вызвали из Норрингтона доктора Селгроува. Доктор прибыл, велел миссис Клейберн лежать в постели, сделал необходимые обследования, перевязку, покачал головой, глядя на больную лодыжку, и не исключил перелома. Однако при условии, что пациентка поклянется не вставать и, более того, не шевелить ногой, такого неудобства, как гипс, можно было избежать. Миссис Клейберн согласилась на это еще охотней после предупреждения доктора, что чем больше она совершит неосторожных движений, тем более долгий срок проведет потом в постели. Будучи натурой властной и энергичной, она была угнетена перспективой такого существования и корила себя за свою неуклюжесть. Но что случилось, то случилось, и она тут же решила воспользоваться этой возможностью, чтобы заняться счетами и ответить на скопившиеся письма. Итак, она покорно приготовилась терпеть.