У двери Агнес миссис Клейберн остановилась и постучала. Как она и ожидала, ответа не последовало. Она открыла дверь и вошла. В комнате было темно и очень холодно. Добравшись до окна и распахнув ставни, она робко огляделась, поскольку не знала, чего ждать и опасаться. В комнате было пусто, но самое тревожное было не это, а идеальный, без малейших нарушений, порядок. Ничто не указывало на то, что тут недавно кто-то одевался – или раздевался накануне перед сном. И постель явно никто не расстилал.
Миссис Клейберн помедлила, привалившись к стене, а потом подошла к шкафу на противоположной стороне комнаты и открыла его. Здесь Агнес держала свои платья, и здесь они и висели аккуратно в ряд. На верхней полке находились немногочисленные и немодные шляпки Агнес, переделанные из старых шляп хозяйки. Миссис Клейберн, знавшая их наперечет, оглядела полку и обнаружила, что одна шляпка отсутствует. Не было также теплого зимнего пальто, которое она отдала Агнес прошлой зимой.
Это значило, что служанка вышла из дома – несомненно, накануне вечером, потому что постель осталась нетронутой, равно как и принадлежности для мытья и туалета. Агнес, которая никогда не выходила за порог после наступления темноты, которая одинаково презирала и кинематограф, и радио и которую невозможно было убедить в том, что скромные, невинные развлечения являются необходимой частью жизни, – эта Агнес покинула свой кров поздним вечером и куда-то отправилась по снегу, оставив свою больную, беспомощную госпожу в одиночестве на верхнем этаже? Почему она ушла и куда? Планировала ли она свой таинственный ночной побег уже вечером, когда раздевала миссис Клейберн, исполняла ее указания, старалась устроить все так, чтобы ей было удобно? Или произошло нечто – загадочное и жуткое Нечто, к которому миссис Клейберн все еще искала ключ, – заставившее служанку спуститься вниз и ненастной ночью выйти на улицу? Может быть, внезапно заболел кто-то из мужчин, живших при гараже, шофер или садовник, и Агнес позвали на помощь? Да, это могло бы послужить объяснением… И все же очень многое оставалось необъясненным.
Со спальней Агнес соседствовала бельевая комната, далее находилась спальня горничной. Миссис Клейберн постучала в дверь. «Мэри!» Ответа не было, и она вошла. Внутри царил такой же безупречный порядок, как в комнате служанки, не было никаких признаков того, что здесь кто-то спал или менял одежду. Несомненно, обе женщины ушли вместе – но куда?
Холодное, не дающее ответов молчание дома давило на миссис Клейберн все больше и больше. Она никогда не думала, что дом велик, но теперь, в снежном зимнем свете, он казался необъятным, изобилующим зловещими уголками, куда страшно заглядывать.
За комнатой горничной находилась черная лестница. Это был самый короткий путь вниз, и каждый шаг миссис Клейберн отзывался все более сильной болью, однако она решила потихоньку вернуться назад, через весь коридор, и спуститься по парадной лестнице. Зачем ей это понадобилось, она не знала, но чувствовала почему-то, что сейчас лучше не рассуждать, а повиноваться своим инстинктам.
Ей не однажды случалось после полуночи обходить в одиночку нижний этаж, но так бывало, когда ее пугали какие-то непонятные шумы, а в этот раз источником угрозы стала неумолимая враждебная тишина, ощущение, что дом и при дневном свете хранит в себе ночные тайны и следит за хозяйкой так же, как она за ним; что, входя в эти пустые, чисто прибранные комнаты, она вторгается в незримое общество, от которого существам из плоти и крови лучше держаться подальше.
На широких дубовых ступенях, отполированных до блеска, было так скользко, что миссис Клейберн переступала с одной на другую потихоньку, цепляясь за перила. И пока она спускалась, вместе с нею спускалась тишина – все тяжелее, плотнее, непроницаемее. Казалось, тишина ощупывает ступени у нее за спиной, приноравливаясь к ее шагам. Эта тишина обладала свойством, какого Сара не замечала за другой, обычной тишиной. Та представляла собой просто отсутствие звуков, тонкую преграду между ухом и жизнью, приглушенно пульсирующей по ту сторону, а эта – непреодолимую субстанцию, заполнявшую весь мир и состоявшую из полной остановки всякой жизни и всякого движения.
Да, вот от чего ее бросало в дрожь: от ощущения, что у этой тишины нет предела, нет внешних границ, ничего, что лежало бы за нею. К тому времени Сара уже одолела лестницу и через холл ковыляла к гостиной. Она не сомневалась: то, что там находится, будет немо и неживо; но что это будет? Мертвые тела ее слуг, павших жертвой убийцы-маньяка? А если теперь ее очередь, если маньяк поджидает ее за тяжелыми гардинами в комнате, куда она собирается войти? Что ж, она должна это выяснить, должна встретить неведомую опасность лицом к лицу. Не потому, что она такая храбрая, – ибо мужество высочилось из нее до последней капли, – а потому, что любой исход лучше, чем оставаться запертой в заснеженном доме, не зная, одна ты тут или нет. «Я должна это выяснить, я должна это выяснить», – повторяла она про себя, как бессмысленный обрывок песенки.