Мистическое кольцо символистов

– Герман Леонидович? Вы что-то знаете о Тихомирове?

– Полагаю, что да. Речь идет о человеке, проживающем на Лубянской площади в доме Стахеева. Предки Тихомирова занимались букинистической торговлей, а Лев продолжил их дело. И еще я должен рассказать вам, Василий Степанович, что кое-что случайно узнал о госпоже Волынской.

И в абсолютной тишине, нарушаемой лишь только перезвоном колоколов Никольской церкви, Герман фон Бекк поведал сыщикам историю, услышанную от танцовщицы Лили. И в доказательство предъявил полученную утром телеграмму из Лондона. И перевод статьи из английского научного журнала. Единственное, о чем умолчал наследник империи железнодорожных магнатов – так это о том, что отправил к дому Стахеева на Лубянку своего человечка – следить за букинистом Львом Тихомировым.

Москва, наши дни

Время от времени считая до пяти и слушая вполуха сбивчивые декламации, я спрашивала себя – почему не Гарсиа Лорка? Отчего все эти люди, желающие попасть в театральную студию, выбирают одни и те же стихи одних и тех же поэтов? Знают ли они что-нибудь вообще о загадочно погибшем испанце? Я не прошу прочесть документальную биографию Лорки, вышедшую из-под пера Яна Гибсона. Посмотрите хотя бы фильмы! Как хорош играющий испанского поэта Энди Гарсиа в «Исчезновении Гарсиа Лорки. Смерть в Гранаде»! Энди Гарсиа вообще хорош. Актера невозможно забыть после его великолепного Винченцо «Винни» Мансини из «Крестного отца».

Да ладно Энди Гарсиа. Кто-то может его не любить. Но как можно пройти мимо «Бунюэль и стол царя Соломона» с Адриа Колладо? Один из любимейших фильмов, в котором мне нравятся все трое – Лорка, Дали, Бунюэль. Но больше всех, конечно же, Дали! Я все это расскажу детям. Мы будем смотреть шедевры мирового кино, и перед моими воспитанниками откроются тайные смыслы картин, которые дано постичь лишь тем, кто умеет видеть.

– А аппаратура у вас какая?

Я вынырнула из глубины своих мыслей и подняла глаза на говорящего. Передо мной стоял мальчишка лет четырнадцати с вытравленным перекисью чубом и ждал ответа.

– Аппаратура? – переспросила я, не понимая, о чем он говорит.

– Ну, мы же будем снимать киношку? – уточнил пацан. И не без хвастовства добавил: – У меня у брата на канале тысяча двести подписчиков, он снимает и выкладывает видюшки со смартфона. А я не хочу со смартфона. Я хочу снимать по-настоящему. И чтобы подписчиков было сто тысяч – это в идеале. Аппаратура у вас какая?

– Видишь ли, дружок, – подбирая слова, начала я. – Боюсь, что в нашу программу не входит собственно съемка. Мы будем говорить о шедеврах мирового кино, я научу вас правильно смотреть кинофильмы и видеть авторскую задумку…

Я еще не закончила мысль, а мальчишка уже шарахнулся в сторону, небрежно обронив:

– Не-е, на фиг!

И переместился к Володе, где толкались другие мальчишки и девчонки. Точно купец на ярмарке, фотограф разложил перед собой самые различные камеры и объективы, которые с живейшим интересом вертели в руках его потенциальные кружковцы.

Слушая рассказ о заманчивых перспективах, открывающихся перед человеком, овладевшим премудростями обращения со сложной фототехникой, я тоскливо вспомнила заваленный пленкой подвал. Рядом записывались к благообразному старичку в шахматный кружок, в изостудию к хорошенькой брюнетке, в кружок хорового пения. У меня же в списке значились три человека, которые записались во все кружки, без исключения, в том числе и ко мне, решив уже потом выбрать, куда они будут ходить. Просидев до обеда и записав всего лишь эту троицу, я пододвинула листок к соседу-фотографу.

– Володь, пойду в подвал, пленки разбирать, – поднялась я из-за стола. – Там столько кинолент, за год не управиться. А то сижу без дела с самого утра. Ты запиши, пожалуйста, если придут желающие.

– Иди, Сонь, конечно. Я запишу.

Спустившись в подвал, я полной грудью вдохнула приятный запах старой пленки, надела теплую куртку и принялась за дело. Просматривая пленку за пленкой, я с головой погружалась в атмосферу дореволюционной жизни. Наряду с несколько наивными игровыми фильмами попадались документальные зарисовки и – странное дело – интервью с самыми разными людьми. Были и такие, где вместо изображения скакали разводы и кляксы, я называла это браком и откладывала в обнаруженное здесь же железное ведро. Встречался и полубрак – пленка была испорчена, но не до конца и, как я полагала, подлежала реставрации.

Пленка сменяла пленку, а я все никак не могла остановиться. Это был восторг. Предчувствие открытия охватывало меня всякий раз, когда я склонялась над грудой спутанных лент и произвольно выбирала одну, предвкушая, что увижу в следующий момент. Прервалась я только тогда, когда за мной пришла Хранительница. Вера Донатовна картинно толкнула дверь и, опираясь локтем на косяк, проговорила:

– Сонечка, ты спать здесь собралась? Заканчивай уже, мы закрываемся.

Я остановила киноаппарат на середине очередной пленки и, выходя из комнаты, погасила свет.