своих предшественников, заимствуя лишь отрицательные стороны и ничему не
научившись положительному? Мне кажется, причина здесь одна: отсутствие в России
того самого “просвещения”, охватывавшего все общество в целом, на что с такой
завистью и уважением смотрел русский человек, попадавший в Европу, и о чем, к слову
сказать, у нас совершенно забыли, заменив это емкое понятие техническим термином
“обучение”.
Просвещение предполагает не просто прогресс науки в познании мира и человека, но -
главным образом - восприятие и усвоение плодов этого познания в сознании общества и
каждого человека в отдельности. С одной стороны, это вызывает потребность во
всеобщем образовании народа, а с другой - становится мощнейшим стимулом тех
перемен, которые народ сам вносит в свою жизнь. Просвещенный человек понимал, что
одним только желанием он не может ни познать, ни, тем более, изменить законы природы
и общества, точно так же как не может младенец занять место взрослого человека, в
мгновение ока преодолев разделяющие их годы накопления опыта и знаний.
Идеи, и не только технические, гораздо сильнее влияют на жизнь обществ, чем то
обычно считают, причем как в плане положительном, так и в плане отрицательном. Чем
шире человек образован, тем больше возможностей он видит в реализации той или иной
идеи, тем легче угадывает таящиеся в ней опасности и находит способы их заранее
обезвредить; наоборот, чем менее образован человек, тем больше склонен переоценивать
свои знания, тем менее доступен он восприятию нового и тем более упорствует в
проведении какой-либо одной понравившейся ему идеи, не в силах предугадать
последствий ее воплощения в жизнь.
36
Ярким примером влияния сугубо научной (и даже естественнонаучной) идеи на
политическую и социальную жизнь в недавнем прошлом может служить тот факт, что
эпоха революций, сотрясавших Европу на протяжении XIX и начала XX века, обязана не
столько хлесткому утверждению марксистов, что “массы не могли уже жить по-старому”,
сколько внедрявшейся материалистами в сознание людей ложной идее об универсальном
значении “катаклизмов или переворотов на поверхности земного шара”, тут же
перенесенной на общественную жизнь. В самом деле, почему было не предположить, что
если в природе все изменения происходят революционным путем, сопровождаются
катастрофами и потрясениями, то и человечество может “ускорять прогресс”, вызывая
социальные катаклизмы в виде революций?
Потребовалось более полутораста лет напряженной работы исследователей,
раскрывавших одну за другой тайны мироздания, чтобы признать теорию “переворотов в
природе” совершенно несостоятельной. Грандиозные изменения, представавшие перед
глазами человека следами мгновенных катастроф, на поверку оказались результатом
долгих эволюционных процессов. Более того, катаклизмы - сокрушительные
землетрясения, извержения вулканов, катастрофические наводнения, процессы
горообразования, гибель островов и побережий и прочее, - оказались вызваны
нарушением, сбоем природных процессов. Показательно, что в это же время, параллельно,
происходил и пересмотр социальных теорий, приведший к выводу о бесплодности и
разрушительности революций, в первую очередь революций русских, подтвердив
горестное предчувствие П.Я.Чаадаева, что России и русским, по-видимому, суждено
преподать некий провиденциальный урок остальному человечеству<29>.
Многое из сказанного здесь Карелин интуитивно осознал еще во Франции. Тогда же он
смог понять и другое: обязанностью каждого человека является содействие эволюции
общества, как выполняя наилучшим образом свою работу на избранном поприще, так и
содействуя распространению знаний и, в особенности, моральному воспитанию
окружающих его людей, чтобы они оказались достойны чаемого ими будущего.
Последнее оказывалось самым важным, потому что именно здесь проходил водораздел
между “образованием” и “просвещением”, подразумевающим не только позитивные
знания об окружающем мире, но включающем в себя и отношение к этому миру, в первую
очередь, к обществу и личностям, данное общество составляющим.
Здесь не требовалось ничего открывать уже потому, что основы общечеловеческой
этики, проступающие во всех великих религиях мира, с предельной четкостью были
изложены в заветах раннего христианства, на котором, как на целостном
мировоззренческом фундаменте, в продолжении двух последних тысячелетий возводилось
здание европейской культуры, приобретающей в наши дни облик культуры
всечеловеческой. Однако, чтобы вернуть внимание людей к этой первооснове, помочь
понять ее непреходящие истины, большинством не воспринимаемые из-за их
механического повторения церковью, выступающей изначально в качестве
государственного аппарата принуждения и насилия, человека следовало освободить от
обязательного, вызывающего внутренний протест исполнения официального культа, дав
ему возможность самому избирать тот путь, который мог привести его в согласие с самим
собой, а, стало быть, с окружающим его обществом и с мирозданием в целом.
Именно христианство в евангельской проповеди обращалось к человеку с призывом