Мистицизм

Однажды осенним вечером, "в канун праздника св. Мартина", закончив все свои дела, Ралмен Мерсвин в одиночестве бродил по саду и размышлял. Внезапно перед его глазами возник образ распятия. В этом видении, однако, не было ничего, что можно назвать необычным. Мысли ревностных католиков, находящихся под воздействием идей школы Таулера, часто принимают такое направление, особенно во время прогулок в одиночестве. На этот раз образ Креста, видимо, пробудил какие-то подсознательные силы, которые накапливались длительное время. Внезапно Мерсвин почувствовал глубокое отвращение к миру и к своей "свободе воли". "Обратив взор в небеса, он торжественно поклялся полностью пожертвовать собственной волей, личностью и достоянием во имя служения Господу".[401]

Этот акт полного отвержения себя, словно снявшего с души бремя мира, повлек за собой пробуждение чистого мистического восприятия. "Ответ свыше пришел мгновенно. Все вокруг озарилось ярким светом, и в ушах зазвучали необычайно сладостные божественные голоса. Какая-то невиданная сила оторвала его от земли и несколько раз пронесла над садом".[402] Странные зрительные эффекты, голоса и ощущение полета часто сопровождают переход на другой уровень сознания. Известны случаи, в которых то или иное ощущение отсутствует, однако чаще всего наблюдаются они все. Когда впоследствии Мерсвин пришел в себя, его сердце, в порыве глубокой любви к Богу, переполнилось новым сознанием божественной реальности. Это вдохновило его на аскетическое подвижничество, которое он считал абсолютно необходимым для очищения души. Начиная с этого времени, его мистическое сознание неуклонно развивалось. Это сознание заметно отличалось от той искренней набожности, которая первоначально заставила его отойти от дел и посвятить себя религиозным исканиям. Ведь недаром он называет переживание, через которое он прошел в саду, обращением и именно с него начинает отсчет своей подлинной жизни.

Обращение Сузо, великого современника Мерсвина, представляется не таким внезапным. О первой стадии этого обращения в своей автобиографии Сузо высказывается неопределенно: "Он ощутил в себе первые ростки нового сознания в возрасте восемнадцати лет".[403] В то время он, как и св. Франциск, был полон беспокойства и неудовлетворенности. Им владело предчувствие чего-то чрезвычайно важного, но пока не найденного. В силу своего темперамента он глубоко гуманен и вместе с тем одухотворен: он страстно стремится к чувственной красоте, но не довольствуется ею. Этот человек долго не мог "обрести себя". Полное прозрение наступило только после периода очищения, — периода столь длительного, что ему, похоже, нет аналогов во всей истории западного мистицизма. "К Богу его устремляло то, что, обращаясь к вещам, которые особенно влекли его, не находил он в них ни счастья, ни успокоения. И казалось ему, что только нечто доселе неизвестное может вернуть покой его сердцу… И Бог освободил его от страданий и даровал ему полное обращение. Братья по вере были потрясены таким внезапным преображением, ибо никто из них ничего подобного не переживал. Каждый толковал на свой лад, но никто так и не смог понять причины этого обращения. Именно Бог Своим скрытым светом помог ему обратиться к себе".[404]

Это обращение увенчалось мощным всплеском пробужденных трансцендентальных сил. Сузо, который вполне мог бы стать великим и тонким художником, если бы его гений не нашел выхода в святости, в течение всей жизни переживал видения невероятной наполненности и красоты. Часто эти видения всплывали из подсознания, не нарушая течения обычной жизни. Однако это не более чем визуализация пылкого устремления к истине и предчувствие божественной реальности. Между тем великое экстатическое видение или, скорее, осознание, которое открыло Сузо принципиально новое понимание мира, во многих отношениях отличается от всего описанного Сузо ранее. Это видение сопровождалось характерным переживанием экстаза в его классической форме, детальное и красочное описание которого является весьма ценным документом мистической жизни. Маловероятно, чтобы Сузо когда-либо видел нечто большее. Возможно, что все его дальнейшее совершенствование представляло собой лишь естественное приспособление к Реальности, которую он постиг тогда.

"Вскоре после обращения, в праздник св. Агнессы, когда в поддень все монахи были в трапезной, случилось так, что Слуга поднялся на клирос. Он был один и забрался на самую последнюю скамью. Тяжелые думы тяготили его сердце. Он сидел мрачный и всеми покинутый, ибо не было рядом никого, кто мог бы его утешить. И тут в его душу вошел восторг, и душа покинула плоть. И тогда он увидел и услышал то, чего никто не изречет".