Мистицизм

Ее освобождение также было внезапным. В 1474 году, когда ей было двадцать шесть лет, "в день после праздника св. Бенедикта, по примеру своей сестры, монахини, Катерина отправилась в монастырь, чтобы исповедаться тамошнему священнику. Однако, придя туда, она никак не могла решиться предстать перед ним. "Просто войди и представься, — сказала ей сестра, — и ты увидишь, что это по-настоящему религиозный человек". Священник этот был действительно очень набожным. Она вошла и, став перед ним на колени, вдруг ощутила, как сердце ее неожиданно сжалось от неизмеримой божественной Любви. И тут она с такой ясностью увидела убогость и ошибочность своей жизни, а также все величие доброты Бога, что чуть было не лишилась чувств. Ощущение этой бесконечной любви и своих прошлых заблуждений повергло ее в состояние полной отрешенности от суетных вещей мира сего. И тогда в порыве пылкой любви Катерина внутренне воскликнула: "Довольно суетного мира! Довольно греха!" Если бы в этот момент она обладала тысячей миров, она не задумываясь отвергла бы их все… Она вернулась домой облагороженная и глубоко тронутая той огромной божественной любовью, которая безмолвно низошла на нее. Осознание собственного ничтожества было настолько велико, что Катерина была сама не своя. Сдавленно стеная, она затворилась в самой уединенной комнате. И только тогда она обрела дар речи, но из ее уст вырвалось лишь: "О Возлюбленный! Может ли быть так, чтобы ты проявил ко мне великую любовь, и я в одно мгновенье поняла все то, что не в состоянии выразить целый мир?"; Вслед за осознанием Абсолюта Катерину посетило видение Христа, несущего Крест, которое еще больше усилило ее любовь и самоотверженность. "И снова вскричала она: "О Возлюбленный! Довольно грехов! Довольно грехов!" И тогда ее отвращение к себе стало невыносимым".[390]

О таких переживаниях фон Хюгель говорит: "Если доказательством реальности таких феноменов считать их частую повторяемость и огромное духовное значение и удовлетворение от них, то можно сказать, что вместе с Благой Вестью, которую душа этой печальной и усталой двадцатишестилетней женщины обрела в монастырской часовне, она пережила нечто по-настоящему реальное и важное".[391] Несомненно, что для св. Катерины, так же как и для св. Франциска, это происшествие стало началом абсолютно новой жизни. Изменились их интересы и полностью преобразилось все сознание. Она "в одно мгновение поняла то, что не в состоянии выразить целый мир". С души Катерины словно сняли великое бремя, причем так внезапно, что на его месте осталась рана. При обращении она впервые почувствовала Любовь, которой окутана наша жизнь, и тогда вся энергия и рвение ее целеустремленной натуры откликнулись на этот зов.

Г-жа Гийон свое обращение в мистическую жизнь описывает в первой части своей «Автобиографии», в восьмой главе, которая носит весьма характерный подзаголовок: "Как святой Подвижник помог мне достичь невероятных результатов на пути поиска Бога в своем сердце". Интересно, что переживание это очень походит на историю св. Катерины. Оно тоже последовало за периодом душевных потрясений, которые были связаны с неудачным замужеством. Но неуравновешенному, рассеянному и сентиментальному темпераменту г-жи Гийон недоставало той чуткости и того благородства, того аристократизма в религиозном рвении, которые были присущи св. Катерине. К тому же непонятный и собственно внушающий омерзение интерес к отталкивающим проявлениям человеческой натуры, в которых есть основания заподозрить автора, бросает тень на описание ею процесса лично своего духовного развития.[392]

Ценность свидетельств г-жи Гийон для изучающего мистицизм отчасти кроется в слабостях ее довольно поверхностного сознания, которые неизменно сопровождают ее почти во всех перипетиях духовной жизни и благодаря которым мистическое развитие этой женщины является идеальным "объектом для исследования" в области психологии религии. Оставаясь верной своему великому принципу пассивности, или квиетистского «умиротворения», г-жа Гийон правдиво описала все непроизвольные побуждения своей души, благодаря чему мы имеем возможность наблюдать за их динамикой независимо от влияния интеллекта и волевых факторов. Таким образом ветер, который "дует, где хочет", проносился через ее душу, и душа реагировала на него скорее как флюгер, чем как ветряная мельница. Г-жа Гийон отдавалась любому потоку, порой она принимала сквозняк за божественное дыхание и весьма дорожила собственным мнением. Однако в описаниях ее мистического пробуждения к подлинной жизни даже этот беспорядочный, полуистерический стиль приобретает определенное величие.[393]