Впрочем, коллажная серия Ольги вызывает и другие ассоциации, опять-таки возвращающие к политическому смыслу индивидуального действия в рамках коллективного начинания; эти ассоциации ветвятся ризоматической горизонтальной цепью, тянущейся из глубинного слоя трактовок, сознательно заложенных в произведение автором. Можно угадать одно из вероятных направлений зрительской интерпретации «Моби Дика»: с тематической и хронологической точек зрения цикл коллажей может восприниматься как обширная отсылка к фильму Андрея Звягинцева «Левиафан». Мотивы, почерпнутые из Библии и западноевропейской политической философии XVII века, используются в этой кинокартине как основа для экстраполяции параллельных сюжетных линий. Звягинцев опирается на Книгу Иова (где Господь укоряет Иова: «Нет столь отважного, который осмелился бы потревожить его [левиафана]; кто же может устоять перед Моим лицем?» [41:2]) и на трактат Томаса Гоббса. В своей работе, написанной уже после казни английского короля Карла I, философ рассуждает о распространении божественного права монарха на принципы современного, принципиально светского государства. Звягинцев наполняет образ кита духом ледяного равнодушия, проявляемого к героям с их бедами как государством, так и мирозданием вообще. Когда Флоренская работала над циклом «Моби Дик», многие россияне как раз бурно обсуждали фильм Звягинцева. Вскоре после того, как споры о предполагаемой русофобии «Левиафана» достигли высшей точки, художница разместила коллажи на своей странице в сети «Facebook», словно желая обратить внимание зрителей на близость идей Звягинцева и Мелвилла. Звягинцевский протагонист Коля бесстрашно бросает вызов левиафану — российскому государству; и хотя мы восхищаемся отвагой персонажа, нам вместе с тем очевидна вся тщетность, безрассудность, даже самоубийственность его поведения. Это противостояние приводит Колю и его близких к не меньшей катастрофе, чем безумная, иррациональная охота Ахава — его самого и команду «Пекода». Хотя во втором десятилетии XXI века «Митьки» уже не существуют как группа, мы, во всяком случае, видим, что некоторые из них продолжают развивать «митьковский» проект радикальной демифологизации политических идеалов, ставя нас (по словам Славоя Жижека) в неудобное положение, вынуждающее задуматься о природе наших политических устремлений.
Мы еще вернемся к эстетике политической уклончивости, характерной для совместного и индивидуального творчества Ольги и Александра, равно как и к многообразному продолжению и развитию в их работах шинкаревской оппозиции между идеалами лидерства, с одной стороны, и коллаборативными, коллективными устремлениями, с другой. Пока же, продолжая исследовать взаимосвязь между самостоятельными проектами обоих художников, рассмотрим ряд созданных Александром графических серий, которые перекликаются с многочисленными коллажными сериями Ольги, переосмысляющими пространство репрезентации в промежутках между застывшими канонами литературы и живописи, и вместе с тем дополняют их. Пожалуй, наилучшей отправной точкой для анализа современного творчества Александра станет серия под названием «Рисунки про Иерусалим» (2012 — январь 2013 года). История возникновения этих работ (на данный момент представленных в качестве самостоятельной серии лишь в одном из фотоальбомов на странице художника в сети «Facebook») началась с проекта, предложенного Александру за два с небольшим года до этого, в 2011 году, когда русско-израильский поэт Михаил Король пригласил художника в Иерусалим. Король предложил Флоренскому проиллюстрировать книгу своих произведений изображениями священного города; каждая иллюстрация должна была объединять стихотворение с одной из букв русского алфавита, соответствующей какой-либо малоизвестной иерусалимской достопримечательности, описанной в стихах. Приняв приглашение, Александр прибыл в Иерусалим и вскоре приступил к работе. Результатом стал цикл рисунков, изображающих сравнительно неизвестные и ничем, на первый взгляд, не примечательные уголки города. После совместного обдумывания и обсуждения некоторых рисунков готовой серии Флоренский и Король пришли к выводу, что проект представляет собой не столько сотрудничество поэта и художника, сколько попытку создать сплав слова и изображения. По мнению Короля, такое соединение разных художественных медиумов могло бы по крайней мере симулировать непринужденное и непосредственное взаимодействие, рождая бесшовный, кинестетический союз языкового и визуального.