Не исключено, что предложение Короля было сделано под впечатлением от совместного проекта Флоренских «Движение в сторону ЙЫЕ» — выставки предметов из коллекции вымышленного этнографа Ивана Петровича Баринова, который собирал артефакты (тоже вымышленного) народа ЙЫЕ и делал зарисовки своих изысканий. Ольга и Александр создают пародию на многочисленные экспедиции (носившие открыто колониальный, а подчас и расистский характер) русских и советских этнографов в населенные неславянскими народами районы Сибири (например, в Якутию), одновременно демонстрируя — посредством пародийных путевых записок Баринова — сдержанное уважение к инаковости исследуемого предмета, возникающее по мере погружения в культуру ЙЫЕ. По всему дневнику Баринова разбросаны намеки на его неспособность освободиться от собственных культурных предубеждений и на обусловленность его покровительственно-снисходительного отношения к культуре ЙЫЕ предрассудками о русской деревенской культуре, уходящей корнями в институт крепостного права. Несомненно, уже сама фамилия Баринов указывает на привилегированное социальное положение ее обладателя. Намеки на «русскость», приписываемую исследователем народу ЙЫЕ, встречаются в ряде текстов и изображений; в качестве примеров можно привести использование узнаваемых русских фонем в названии племени, а также шутливые «митьковские» пассажи наподобие следующего: «ЙЫЕ по большей части молчаливы, а в ответах скоры, шутливы и замысловаты. К примеру, никогда не скажут прямо: „Мертвый“, а произнесут непременно в сослагательном наклонении: „Якобы живой“»[275]
.В такие моменты творчество Ольги и Александра заставляет вспомнить об одном остроумном наблюдении, высказанном Шинкаревым в «Конце митьков» (2008) по поводу коротких, словно коаны, стихов «митька» Михаила Сапего. Поэзия Сапего, отмечает Шинкарев, имеет ярко выраженную экфрастическую составляющую и создается в расчете на декламацию в узком кругу родных и близких, атмосфера которого в корне отличается от той, что свойственна «тусовкам» с их духом театральной, изменчивой перформативности. «Каждое стихотворение <…> объемно, зрительно — само себе иллюстрация»; самой, казалось бы, незначительной детали бывает достаточно, чтобы развернуть «широкую картину», определяющую восприятие текста[276]
. Фигура поэта в данном случае размыта, даже призрачна, так как стихотворение «иллюстрируется» (и обретает тем самым мощную драматическую мотивацию), например, водяными знаками на полях не до конца исписанной страницы или возгласом находящегося в комнате слушателя.Прежде чем вернуться к обсуждению работы Флоренского и Короля над совместным проектом, необходимо подробнее рассмотреть, чем именно «Движение в сторону ЙЫЕ» могло привлечь внимание русско-израильского поэта, желавшего создать более оригинальную версию своего опубликованного ранее путеводителя по святым местам Иерусалима. Безусловно, характерное для совместных проектов Флоренских представление о мультимедийном словесно-изобразительном искусстве, а также тот факт, что даже такой предубежденный и привилегированный говорящий, как Баринов, никогда не обладает исключительной властью над собственными словами и не бывает свободен от чужого влияния, должны были показаться созвучными Королю, который вынашивал план ученого и вместе с тем глубоко эмоционального бедекера по Иерусалиму. Вот что пишут Ольга и Александр о своем творчестве начала 1990-х годов в совместном комментарии (2000): «Тексты разного рода постепенно появляются в наших художественных проектах: статья-предисловие к каталогу, комментарии к выставке, пресс-релиз, а потом и тексты, являющиеся уже неотъемлемой составной частью проектов, наряду с собственно объектами, фотографиями, рисунками или картинами». Язык стал облекаться в конкретные формы, а тексты — смещаться в сторону прикладного искусства, принимая вид надписей и механических конструкций. В результате этого сдвига, который можно расценить как разворот к тотальному эстетическому опыту, или