Митрополит Исидор Киевский (1385/1390–1463)

Хотя мы и находимся далеко от вашего города и не принимаем участия в твоем благом сообществе, которое из всех красот большого города считаем самым прекрасным, однако память и очарование любви (остаются) в душе, и временами ты стоишь почти рядом с нами. И поскольку мы помним, постольку терзается душа, приходит в движение же и тело и часто желает быть возле тебя; но долгота столь великого пути и большие моря не позволяют лететь к тебе, и я сижу, только что не проливая слез из глаз, едва лишь только вспомню о тебе. Я прямо терплю участь несчастных влюбленных, которые вследствие сильной любви пренебрегают даже своими обязанностями. Оттого, притом часто, я вожделел Дедалова искусства[1023], искал и крылатую колесницу Зевса, чтобы как можно скорее прибыть к тебе. Но ни разу не довелось, но, клянусь твоей дружбой, всегда милой для меня, ни красота портиков, ни великолепие храмов, ни владение домами и полями, ни множество товаров и изобилие различных яств, не убеждают меня предпочесть вашу долю той, которую я получил по жребию; и притом в моем положении, когда чей разговор мог бы утомить меня? — и только беседа с восхитительным мидийцем, о которой безусловно можно сказать, что она действует сильнее гомеровского лотоса[1024], настолько покоряет она слушателя, несравненно более, чем весенняя свежесть цветов — глаза путников. Итак, посылай хотя бы время от времени, чтобы мы, роскошествуя в твоих посланиях, собирали от них в качестве плодов наслаждение, — и пиши часто, так как мы будем отвечать тебе письмами еще более частыми. Ты ведь знаешь, что когда мы, простившись с вами, всходили на корабль, ты просил посылать [письма] и притом частые, а мы считали справедливым, что и ты также писать будешь, да и сам ты никоим образом не возражал пользоваться от тебя равным, и ты сам не отказывался никоим образом. Посему делай это: то, что для тебя весьма легко, нам же приятнее всего прочего, иначе как же не обвинить тебя в несправедливости, — тебя, столь сурового стража законов и тонкого и уважаемого [знатока] права?

4. [Иоанну] Хортазмену

Нет, право же, я не только не думал, что ты не помнишь о нашем пребывании в Пелопоннесе, но даже если по ту сторону Альп довелось бы нам жительствовать, и тогда, [полагал я], ты не выбросишь просто так из памяти нашей старинной дружбы, но даже и туда (о, если бы это так было!) ты бы помнил посылать письма при всякой возможности. Ныне же, в то время как живем рядом с [землей] Пелопса, когда ваш город находится столь близко, когда и жители обоих городов постоянно наведываются друг к другу — от прочих получать письма, от тебя же ежедневно надеяться [и ждать], но не обретать — как же можно было не догадаться, что забвение о нас овладело тобою надолго? Вот никогда я не думал, чтобы твое красноречие так поступило с нами. Посему или пиши, письмами уничтожая дурную славу, или, если будешь продолжать молчать, то знай, что никто не извинит тебя. Если же ты сам ставишь нам в укор молчание до нынешнего времени, то мы в душе всегда о тебе помним, да и в письмах уже трижды вспоминали: в первый раз в письме к прекрасному и доброму Макарию, во второй раз, как и в первый, и вот теперь в этом письме к тебе; и притом книги и рассуждения туда, откуда мы их подняли, забросив, заботясь же о том, чтобы собирать лошадей и упряжки быков, а также пахать землю и проводить борозды, ныне то в Эпидавр[1025], а то и в Спарту[1026], иной же раз из одной деревни в другую, как скороходы, мы вынуждены бегать.

Итак, если мы, даже самим себе не принадлежа, письма посылаем, хотя и не изысканные, но полные любовного стремления к твоей душе, как оправдаешься ты сам, имея возможность часто посылать письма или, если же не часто, то весьма подробные, скорее изысканные, чем длинные? Поэтому пиши, радуя нас и красотой [слога] твоих писем, и объявляя ими нам о твоем здоровье, которое мы считаем одним из наипрекраснейших [качеств]. А о письме же, которое мы представили наиблагороднейшему божественнейшему царю, разъясни нам, каким образом немолчнокричащий Ферсит[1027] оскорбил божественный аттический слух или, быть может, произнес нечто сладенькое, хотя мало удовольствия письмо доставляет — [о причине] его неудачи ты откровенно нам скажешь, издавна будучи другом истины.

5. Царю Кир Мануилу