Мюнхэ. История Сербии / история «Хостела»

— И что ты хочешь сказать? — холодно спросил Милан.

— Что скоро тут будет новая власть, хотим мы этого или нет. Тебе надо бежать. Всех, кто участвовал в восстании и тем более командовал войсками, казнят.

— Георгий знает?

— Ещё нет, — помотал головой Милош. — Ты первый.

— Но почему? Он ведь вождь.

— А ты брат.

— Ты бежишь вместе со мной?

— Видишь ли, бегут все. Нам не впервой — мы отойдём, переждём какое-то время, а потом снова нанесём удар, как десять лет назад. Смысла оставаться здесь ни для кого нет, это будет значить бессмысленную гибель и плевок в лицо сербской независимости немытыми устами грязного султана. Решайся.

Следом отправился Милош к Георгию.

— Где ты был? — строго спросил вождь, едва тот шагнул за порог нашего дома.

— У брата.

— Что ты там делал? — голос его становился всё более грозным и решительным.

— Мы разговаривали.

— О том, что…

— …что турки снова планируют напасть на нас, когда Наполеон отвлечёт нападением Александра.

— Почему ты мне не сказал об этом?

— Ты сменишь гнев на милость, когда узнаешь, что брат, узнав об этом, решил сбежать.

Георгий забыл заданный ранее вопрос и словно вскипел.

— Ты что?! Откуда ты это знаешь?

— Он сам мне сказал. Орды турок движутся сюда, коль скоро русские войска решили оставить нас и дать отпор Франции!

— Но русские обещали нам…

— Когда опасность подходит к тебе лицом к лицу, любое, даже самое священное обещание, можно забыть. Разве в этом дело? Разве надо сейчас оглядываться назад и рассуждать о том, кто виноват?! Надо решать, что делать! Причём скорее. Решайся же, вождь.

Георгий опустил глаза. Я была охвачена ужасом, понимая, что должно произойти со дня на день.

Милош не давал ему как следует подумать:

— И что же? Что ты решил? Как по мне, так уходить нельзя. Уйдём сейчас — накликаем беду. Первый раз мы уходили от дахи, которые и числом и силой превосходили нас. Они были здесь как дома. А сейчас нам идти некуда и незачем. Мы должны дать отпор туркам. Уступим им свой дом — останемся каликами перехожими!

Милош говорил высокие слова, которые Георгий и сам любил, но сейчас было для этого не место и не время. Когда вождь произносил пламенные речи, он был уверен в своей правоте — им предшествовали часы и дни размышлений и рассуждений. Горячность в принятии решений, связанных с народной судьбой, была ему не свойственна. Тот же всё напирал. Дать сейчас слабину и сказать, что мудрее было бы всё же покинуть насиженные места, Георгий уже просто не мог — его же оружием Тодорович практически убил его.

— Ты прав, — тихо сказал он. — И когда же твой брат собирается покинуть Белград?

— Сегодня ночью. Разреши мне остановить его…

— Остановить?

— Тот, кто оставляет в такой час свою страну — предатель. Или ты считаешь иначе?

— Нет, но… всё же ночью дождись меня. Сам ничего не делай. Я хочу для начала поговорить с ним.

— О чём? Он давно знается с турками, ещё со времён дахии…

— Не спорь. Жди меня у его дома в два часа.

Тодорович ушёл. О том, что произошло в доме Милана Обреновича в ту ночь, я узнала от Любицы.

— Милан и не хотел уходить, метался. Потом они с Георгием стали говорить о том, что не смогут дать отпора туркам, если останутся здесь. Проще сначала уступить, собраться с силами — как это было в Сечу Кнезову, — а уж после нанести удар. Георгий почти согласился с ним, когда Милош выхватил нож и всадил его брату прям в сердце!..

Я вздрогнула.

— Откуда тебе это известно?

— Он сам рассказал мне об этом. Пришёл под утро пьян в стельку и признался.

— А что Георгий? Как он отреагировал? — зная вспыльчивый характер мужа, я больше боялась за его действия, чем за то, останемся мы или уйдём снова, как тогда, в 1803.

— Он велел ему ничего не делать и пока никому не говорить.

В ту же секунду я поняла истинные мотивы его поступка. Ведь накануне он в моём присутствии осудил тех, кто собирается бежать. Это раз. И потом — значит, всё-таки он не был уверен в правильности решения покойного Милана. Умом понимал, что это единственно правильный выход, но что-то останавливало его…

— Я не верю в предательство русских, — тихо говорил он мне, опустив глаза. — Этого просто не может быть. Кто угодно, только не они. Я воевал с ними рука об руку в австрийской войне. Потом они пришли ко мне на помощь, когда султан прислал нового пашу с целой тьмой солдат. А сейчас что? Какой-то Наполеон так сильно их напугал, что они решили впервые за сто лет сдать свои позиции? Бросить своих братьев на произвол судьбы? Делай со мной что хочешь, только я в это не верю!..

Дальше события развивались с рекордной быстротой. Спустя пару дней, подождав нападения турок и ничего так и не дождавшись, Георгий воспарил и выступил перед согражданами, дабы развеять слухи о грядущей войне, которые, с лёгкой руки Теодоровича, уже разнеслись по всему Белграду. Он осудил малодушие Милана Обреновича и выразил сожаление о том, что такой человек много лет прятался в овечьей шкуре… как вдруг Милош Теодорович выскочил вперёд него и закричал: