Мхитар Спарапет

Мхитар сошел с коня. Спешились и остальные. По каменистой дороге, кряхтя и фыркая, полз обезображенный человек, скорее бесформенный комок мяса. Когда подошли ближе, все остолбенели. Комок оказался безногим мужчиной. Застарелые рубцы чернели подобно черепашьему панцирю. На култышках образовались наросты с палец толщиной, как на спине буйвола, годами таскавшего ярмо. Измазанное грязью тело покрыто ссадинами и шрамами. Пальцы на одной руке неподвижно согнуты. Волосы на голове походили на войлок, и невозможно было установить, какого они цвета — пепельного, белого или желтого. Опухший живот и нижнюю часть тела еле укрывала рваная тряпка — единственная одежда несчастного.

— Избавь, господи! — вновь воскликнул испуганный Мовсес. — Эй, человече, остановись!

Но комок мяса продолжал ползти. Мовсес нагнулся и осторожно тронул его за плечо.

— Брат, остановись и выслушай меня, — попросил он.

— У-у-у-у-йди, — зарычал увечный.

— Куда же ты идешь? — отстраняясь, спросил Мовсес.

— Убить… утопить…

— Кого?

— Зло, зверя, который сожрал мои ноги и сердце… Отойди! Съем, укушу. Нету, нет его, нет человека божьего. Есть зверь. И господь — его попечитель. — Он остановился, сел на обрубки ног, затем, отбросив упавшие на лоб волосы, уставился узкими, едва видимыми глазами на стоящих перед ним людей. — Идете туда, терзать оставшихся? Идите. Да, там еще есть, не всех растерзали. В плавильнях Каварта есть покойники, которые еще движутся. Пхиндз-Артин не сожрал, не прикончил всех, достанется и вам, идите…

— Юродивый? — спросил Мхитар.

— Нет, — шепотом ответил Мовсес. — Я, кажется, догадываюсь. Эй, человек, ты из рудников Каварта?

Человек, выпучив глаза, змеем посмотрел на него.

— Хи-хи-хи, — скривил он опухшие губы. — Из рудников? Там ад, преисподняя. Из ада нет выхода. Говорят, спасение принесет только сын рамика Мхитар. Но где он? Кто убил утешителя[77] нашего? Мелик Муси и Пхиндз-Артин убили солнце, луну, лишили рудокопов воды, оставили только медную жилу, чтобы сосать, пить вместе с нашей кровью… Это они убили Мхитара, чтобы мы не нашли выхода из рудников, сгнили бы там. Иду задушить Пхиндз-Артина. Посторонись, дай дорогу. Задушу… задушу… — И он попытался ползти дальше, но Мовсес снова остановил его:

— Постон, брат, кто сказал, что Мхитара убили?

— Садаэл[78]. Да, Садаэл с палящим бичом в руках. Бич… У-у… Не вкушали вы его? О, о… Он распух от крови, от нашей крови, Садаэл кормит нас кнутом. Это он сказал, что нет Мхитара. А мы ждали его, сына рамика. Убили… Зарезали нашу надежду.

Он зарыдал. Воины с ужасом смотрели на этого несчастного человека. Он заговорил снова, ударяя в грудь кулаком.

Мхитар нагнулся над ним:

— Я Мхитар, брат мой, опомнись, скажи, кто ты?

— Врешь! — замахал калека здоровой рукой. — Мхитара нет. Его, как Рушана, распяли на скале Хуступ. Не то взошло бы солнце, взошло бы… Не то нас не пожирали бы Пхиндз-Артин и Садаэл. Всевышний, дай место возле себя надежде армян Мхитару.

Долго, терпеливо уверял спарапет, что он и есть Мхитар. Подтвердили это Мовсес и воины. Наконец калека, широко раскрыв глаза, посмотрел на Мхитара и, с трудом выпрямившись, прильнул головой к его груди.

— Постой, я слышал когда-то сердце Мхитара. Я узнаю его по сердцу. Молчи, сейчас… — сказал он и, подняв руку, приложил ухо к груди Мхитара. На его заросшем лице вскоре появилась улыбка.

— Он! — крикнул увечный и здоровой рукой обнял Мхитара. — Да, это ты, спаситель наш!.. Я узнал тебя, ждал, что придешь и вызволишь нас из могилы. Эй, люди, это он… пришел… Берегите, защищайте нашего Мхитара! — хриплым от рыдания голосом не переставал кричать он и ударил кулаком о камень. — Рушан не распят, он не умер, нет… Раздвинется гора Хуступ, вырвется из нее пламя, и выйдет Ваагн в облике Рушана. Выйдет и скажет мне, рабу Ованесу: «Будь свободен, по желанию своему».

Воины завернули его в бурку и посадили на коня. Искалеченный человек то рыдал, то громко и странно смеялся, то, успокоившись, рассказывал страшные были о жизни рудокопов Каварта.

— Без света они, во мраке кромешном! — кричал он как сумасшедший. — Тринадцать лет назад продал меня мелик Пхиндз-Артину. Загнали под землю, и больше не видел я солнца. Добывал медь, чтобы из нее изготовили подсвечники, а сам, лишенный света, тосковал по нему. Рудники Артина отняли у меня ноги…

Приехали в Кавартские рудники.

Там и здесь, у подножья скал, покрытых хилыми кустами шиповника и высохшей травой, виднелись зияющие пасти подземных проходов к медным рудникам.

Из домика, построенного на скорую руку, у одного из проходов, доносился душераздирающий крик. Подъехав к домику, спарапет быстро сошел с коня и открыл дверь. В полумраке, спиной к двери, стоял, раздвинув ноги, быкоподобный мужчина. Кряхтя и ругаясь, он избивал бичом распростертого человека.

— Ослиное отродье… Сукин сын… Куда девался ползун? Где ты был, подох, что ли, когда увели его, а? Получай, твою мать… Получай!..