Мхитар Спарапет

— Возможно, и обладал. — Тэр-Аветис снова острым взглядом смерил стоявшего напротив ненавистного человека. — Возможно!.. Но твои турецкие хозяева подрезали тебе крылья. Кёпурлу Абдулла паша твоими мягкими крыльями подтирает свой зад.

Священник с ужасом уставился на могучую фигуру Тэр-Аветиса. Понял, что тот узнал его с первого же взгляда. Скрываться смысла не было. Поэтому он сложил руки на груди и, опустив голову, произнес:

— Моя шея под твоим мечом тоньше волоса, тэр тысяцкий, делай что хочешь, но и выслушай меня.

— Ха-ха-ха!.. — с издевкой смеялся Тэр-Аветис. — Священник!.. Из Агулиса… Да! Пожалуй, святой отец! Коршун! — крикнул он. — Ты не знал, продажная душа, что никакая турецкая лиса не может обмануть меня? А-а, Мурад-Аслан, думал, проведешь, не узнаю? — Он схватил бороду отступника и скрутил ее, фальшивая борода осталась в его руке. Он хлестнул ею по гладкому, будто куриным салом смазанному лицу Мурад-Аслана и процедил сквозь зубы: — Ты пришел покаркать над моей страной, ворон! Продал душу и в ус не дуешь. Реки крови армян Еревана и Нахичевана, видно, не утолили твоей жажды, а?

Сотник Мигран от удивления беспрестанно моргал глазами, словно их выедал едкий дым. Он не мог понять, что происходит с Тэр-Аветисом и с этим «священником Казаросом, членом братии монастыря святого Тадея», которого послал мелик Муси. Почему с такой легкостью сорвалась его борода, не причинив ему никакой боли? Почему у него на лице не показалось ни капли крови?

— Если бы ты не узнал меня, я все равно сам бы сказался, тэр тысяцкий, — уже не таясь, заговорил лжесвященник. — Да, я Мурад-Аслан. Мы старые знакомые. Успокойся, мужественный человек. Трезво рассуди и выслушай разумный и полезный голос провидения.

Тэр-Аветис умолк на минуту, затем сел и движением руки пригласил сесть и гостя. Мигран напряг слух. Долго никто не произносил ни слова. Тэр-Аветис, обхватив голову руками и полузакрыв глаза, напряженно думал. Мигран затаил дыхание. Лишь Мурад-Аслан с виду казался спокойным.

— Выкладывай, посмотрим, чего хочет твой хозяин, — наконец заговорил тысяцкий и выпрямился.

— Он посылает свое приветствие армянам, старым и малым.

— А еще? — заскрежетал зубами Тэр-Аветис. — Я знаю цену его привету.

— Абдулла паша ждет с терпением, чтобы вы, владыки Сюника, пошли к нему и покорились султану.

— Какова цена?

— Вечная дружба между вами и султаном. Паша поклянется на коране, чтобы ни один волос не пал с вашей головы. Пощадит народ.

— А не то?

— Не то все вы будете обречены на смерть. Паша придет в вашу страну. Теперь руки у него развязаны. Арцах пал. Шемаха и Гандзак принадлежат султану. Нахичеван и Ереван — тоже. Вы в клещах.

Тэр-Аветис не задал больше ни одного вопроса. Не говорил также Мурад-Аслан. Мигран еле сдерживал гнев. «Почему ты не соглашаешься, несчастный?.. На кого возлагаешь надежду?..»

Тэр-Аветис встал, поднял с пола помятую фальшивую бороду Мурад-Аслана и швырнул ему на колени.

— Иди с сотником Миграном. Он найдет тебе место, где даже мыши не почувствуют твоего запаха. Жди моего приказа. Идите!

Спустя неделю Тэр-Аветис проводил Мурад-Аслана. Даже Мигран не узнал, о чем они договорились.

Сокрушаются первые ворота

Наступил день возвращения.

Накануне вечером Горги Младший сказал Гичи, что утром он уезжает. Сват был огорчен, даже слегка обиделся.

— Не хочешь дождаться возвращения зятя?

— Не сердись, сват, дело воинское, должен вернуться, — ответил Горги.

Сестра нагрела воду, чтобы обмыть брату и свекру ноги. После ужина Гичи снял лапти, вытряхнул из них пыль, ударяя ими о край тонира, и, усевшись на опрокинутой бочке, погрузил ноги в деревянную лохань, полную горячей воды.

Помыв ноги, Горги попросил сестру постелить ему на сене, что на кровле. Гичи, завернувшись в одеяло, уже храпел на тахте… Мохнатая кошка, устроившись на его груди, удивленно разглядывала длинные усы, которые шевелились.

Когда Горги собирался лечь, сестра робко взялась за пояс брата.

— Так завтра ты уезжаешь, Горги? — с тоской спросила она.

— Да, дорогая Маро, уезжаю.

— Когда еще доведется свидеться?

— Как знать? Как-нибудь с матерью приеду.

— Сбылось бы скорее… — Сестра обняла брата и заплакала. — Сердце чует недоброе, Горги. Ослепнуть бы мне. Оставил бы ты военную службу. Сыграли бы свадьбу!..

— Придет и этот день, Маро-джан, не спеши.