Мхитар Спарапет

— Воздайте с любовью милостивому господу нашему, чьей волей христианский царь ниспослан к нам ангелом братства. Пусть уста ваши изрекут слова, воздающие славу господу. Сегодня мы зрим свершение вдохновенного дела господнего на благо гайкам[28]. Наш долг — покориться великому царю, самодержцу всея Руси, показать, что народ армянский не преминет воздать ему свою любовь и выразить верноподданность, что армянская нация может оценить его благодетельную заботливость. Царь идет к нам как друг и целитель ран наших… Долг наш — принять его посланника и грамоту достойными столь высокочтимого венценосца почестями и преданно выполнить его полезное повеление. Уста помазанного монарха не способны лгать. Он обещает быть защитником благоденствия и покоя нашего. Примите его посланца возгласами радости и веселья.

Голос преосвященного становился все звонче и требовательнее. Воодушевившись, он поднялся, и в его потухших глазах блеснули искры.

— Идет император, сыны мои! — простирая руки, воскликнул Оваким. — Император российский идет осушить наши слезы, утешить нас, идет спасти нас, вырвать из пасти жестоких сынов ислама. Поспешим единодушно преклонить колена перед всемилостивейшим. Пригласим его посланника в Алидзор и воздадим подобающую честь и славу!

Оваким, обессиленный от волнения, кряхтя, уселся на место. Попросил воды, отпил немного, смочил платок и приложил ко лбу. Слова епископа произвели на меликов глубокое впечатление. Только лицо Бека было непроницаемым. Он уже хотел было дать слово меликам, как снова заговорил Оваким:

— Поднимайтесь и немедля сделайте достоянием нашей страны грамоту государя императора, принесите жертвы, спешите пасть к ногам царского посланника. А коли кто откажется, будет тот повинен перед армянским народом и армянской церковью! Вот моя воля, мелики…

Его слова прозвучали как угроза. По лицу Давид-Бека скользнула тень. «Кого упрекает его преосвященство, — с горечью подумал он. — Почему думает, что среди нас есть человек, который станет противиться помощи русского царя?»

Он поднял голову и пристально посмотрел на каждого. И понял, что мелики ждали его слова. Возвышенной речи духовного лица оказалось недостаточно. Бек продолжал сидеть неподвижно, чувствуя, как истощается терпение воевод. Но ни один мускул не дрогнул на его лице. Наконец Давид-Бек поднял брови, и все услышали его густой бас:

— Что скажет спарапет?

Мхитар поправил среброкованый пояс.

— Надо пригласить царского посланника в Алидзор, — ответил он, — и без промедления!

— Истинно, — поддержал князь Ованес-Аван. — Мы звали его, и он прибыл с государевой грамотой. Царь призывает к единству и готов стать покровителем нашим, помочь войском. А посему поспешим ответствовать царю и пасть к его стопам.

— В этом все мы едины, тэр Верховный властитель, — наперебой откликнулись мелики. — Едины волей и едины мыслью.

Епископ Оваким простер высохшие руки:

— О господи, озари светом народ армянский! Спешите, люди, поклониться всесильному царю!..

— Всем народом!.. — прозвучал голос мелика Егана. — Поклонимся стар и млад. Посла примем с подобающими почестями!

— А ведомо ли народу арцахскому о прибытии посланника? — спросил Бек.

— Всем ведомо, тэр Верховный властитель, — ответил мелик Еган. — Хотя святейший католикос и тщится скрыть, но весть дошла до слуха народного.

— Как же могли предать всеобщей гласности то, что до поры должно было оставаться тайной? — мрачно произнес Давид-Бек.

Некоторые многозначительно переглянулись. Показалось странным, что Бек вроде бы собирается скрыть приезд царского посланника.

Еще больше насупился Давид-Бек. «Вместо того чтобы нарастить брови, мы выкалываем глаза», — думал он. Вспомнился инок Мовсес. «Вечное проклятие падет на того из вас, кто не изберет верного пути в эти горестные и тяжкие времена». Бек усмехнулся про себя. Путь он, конечно, избрал верный. Но пока все это туманно и неопределенно. Избавления еще не видно. Не стоит радоваться раньше времени. Вот почему Бек и не хотел обнародовать весть о прибытии царского посла. Хотя теперь поздно скрывать приезд. Но дело сделано. Бек окинул взглядом военачальников и, подавляя душевную горечь, медленно заговорил:

— Дельные у вас речи, мелики. Только всякое бывает: не пришли к нам на помощь франкские короли, на которых в свое время надеялся мой родич, уважаемый Исраел Орбелян; не явился и пфальцский курфюрст Иоганн-Вильгельм, которого так молил Исраел. Верно и то, что персидский шах не примирится с нашей самостоятельностью и османский султан не станет смотреть без злобы на то, как мы восстанавливаем нашу утраченную государственность. Будем надеяться, что русские придут. Другого выхода у нас нет…