Младенца на трон!

"Живым сволоте не дамся!"

Он схватил саблю и бросился к дверям, но воспользоваться ею не успел: толпа ворвалась в комнаты. На Телепнева бросились с дюжину человек, мгновенно разоружили и выволокли во двор.

Несчастного пленника бросили на землю, и на его голову, грудь, руки, живот посыпались камни, удары дубинок. Он завыл, но скоро сил на это не осталось. Сквозь красную пелену мелькали тени, мятежники что-то кричали, однако Телепнев уже ничего не слышал. В лицо ткнули чем-то острым, и боль от вытекшего глаза оглушила его. Несколько секунд он еще хрипел, потом изувеченное тело обмякло, голова откинулась, а слипшаяся от крови борода встала торчком.

Смерть думного дьяка бунтовщики приветствовали радостным гулом.

— Аки собаку, да и поделом!

Едва отдышались, как послышались крики:

— Дальше! Дальше!

И обезумевшая толпа рванула к следующему дому.

Когда хаос охватил всю Москву, и горела уже половина Китай-города, к ремесленникам и посадским присоединилось несколько полков стрельцов, во всеуслышание заявивших:

— Не желаем супротив простого люда за бояр кровь проливать! Вместе избавимся от их насилий и неправд!

Толпа приветствовала это решение радостным гиканьем. Вперед вырвался Иван Соколов, который хоть и не принимал участие в убийствах, но вместе с Гусевым воспринимался бунтовщиками как предводитель.

— Слухайте, братцы, — блестя глазами, воскликнул он, — коли за нас ноне такая силушка, так и в Кремль-город прорваться немудрено. А там как раз дворы тех бояр, с коих нам обида и насильство великое!

— В Кремль! В Кремль! Айда! — пронеслось над головами, толпа колыхнулась и покатилась в сторону белокаменных стен.

Глава 29

В Кремль толпа прорвалась через Никольские ворота. Тихие улицы буквально за несколько минут наполнились народом. Бесконечная людская река растеклась по Никольской и Чудовской, кто-то направился к Теремному дворцу, но большая часть, во главе с Соколовым и Гусевым, сразу же бросилась на Житничную, к дому Шереметева.

Бояре попрятались по своим дворам, трясясь от страха и спешно вооружая холопов. Еще бы: бунтовщики весь день жгли богатые дома, избивали слуг, не брезговали и грабежом. Делили между собой куньи, лисьи, собольи меха, резали дорогие ткани, рубили на куски золотые и серебряные чаши, разбивали бочки с вином и медом. Многие напились допьяна и уже не могли участвовать в мятеже, но те, кто еще держался на ногах, разгоряченные хмелем и разбоем, были по-прежнему опасны.

С шумом и гиканьем толпа подкатилась к дому Федора Ивановича. Крики, топот и вопли "Разорвать Шереметева!", "Зарубим продажных бояр!", "Собора требуем!" слились в оглушительный рев. В воздухе клубился сизый дым, принесенный ветром с пожаров в Китае.

Высокая каменная стена отделяла двор боярина от улицы.

— Ломай ворота! — завопил мужичок с козлиной бородкой, и тут же откуда-то притащили бревно и с разбегу ударили им в зеленые доски.

— Давай, робята, давай, поддаются!

Но тут со стороны Троицкой послышался гомон, нарастающий шум, раздались крики:

— Царь едет! Царь!

И правда, вскоре показались конные охранники, плотно окружавшие золоченую карету. Среди них был и могучий широкоплечий богатырь, в котором мужики узнали князя Пожарского. Толпа попятилась в стороны, и стремянные по образовавшемуся коридору направились к дому Шереметева.

Сидевший в карете Петр давно так не волновался. Узнав, что толпа двинулась к дому регента, он поспешил туда, чтобы не допустить смерти несчастного боярина.

Когда несколько недель назад царь принял решение дать бунту разгореться, он и представить не мог, как страшно все будет выглядеть. Давя в себе чувство вины, Петр отговаривался тем, что такой бунт был и в реальности, и, значит, он не при чем. А если все происходящее — виртуальность, то вообще стесняться нечего, игра есть игра. Но душу грызли сомнения: какая, к дьяволу, виртуальность? Это настоящий, живой мир, и по его, Петра, вине погибли люди. Можно было бы утешить себя тем, что он хотел как лучше… Ага, благими намерениями… Что у него великая цель… Ну да, которая оправдывает средства. Помнится, Гитлер любил этот лозунг. Нет, нужно признать, что оправдания нет, и его выбор был ошибкой. Так, по крайней мере, честнее.

Теперь же он и сам ощущал страх, близкий к панике. А ну как бунтовщики, разгоряченные кровью, и на него накинутся? Но что сделано, то сделано. Сам принял решение, самому за него и отвечать. Что ж, вот сейчас и видно будет, не переоценил ли он любовь и уважение русских к своему государю.

Едва свернули на Житничную, как сразу же стали слышны перекрывавшие шум толпы глухие удары: то бунтовщики пытались выломать шереметевские ворота. Карета, окруженная стремянными, с трудом проталкивалась сквозь толпу и, проехав еще с сотню аршин, остановилась совсем.

Уфф… Нужно выходить.

Глубоко вздохнув, как перед прыжком в бездну, Петр дал знак едущему рядом Ваське открыть дверь. Не дожидаясь, пока страж развернет лесенку, царь спрыгнул на землю и осмотрелся. Впрочем, что он мог видеть с высоты своего роста? Спешившиеся стрельцы окружили его плотной стеной.