Младенца на трон!

Он задрал голову и мысленно усмехнулся: "Не броневичок, конечно, ну так и я не Ленин". И кивнул Василию:

— Подсади.

В этот момент ворота треснули под напором осаждавших, и улица огласилась радостным гулом.

— Скорее, Вась!

Через несколько мгновений Петр уже стоял на крыше кареты, еле сдерживая волнение. Справа гарцевал князь Пожарский, слева на своем коне сидел Василий. Царь с благодарностью покосился на них: да, на этих людей можно положиться, своими телами готовы закрыть его от опасности!

Он с высоты оглядел колышущееся море людей. Ни-ичего себе! Насколько хватало взгляда — везде головы, головы. А среди них тут и там угрожающе торчали бердыши, колья, вилы. И Житничная, и Троицкая были запружены народом.

Но вот люди заметили стоявшего на карете царя. Дергая друг друга за рукава, они указывали на Петра и замолкали. Даже те, кто успел вломиться во двор Шереметева, казалось, вернулись на улицу.

Он поднял руку ("Хех, а ведь и впрямь словно Ильич!") — рев толпы тут же умолк, и над улицей зашелестело:

— Государь!

— Царь, это царь наш!

— На колени, братцы!

Сотни людей, толкая друг друга, разом опустились на колени. Но ненадолго — тут же поднялись, показывая, что они далеки от покорности.

— Что ж вы, православные, учиняете? — прокричал Петр, даже не пытаясь картавить. — Государевых людей пожечь да растерзать чаете? Грех на душу берете?!

Пока чернобородый Платон Гусев протискивался от шереметевских ворот, вперед выступил купец, Иван Соколов.

— Уж не прогневайся, царь-батюшка, ходили мы к тебе всем миром просить защиты от насилий и неправд, поелику ты есть нам предстатель и заступник. Три седмицы ответа от тебя, великого государя, ждали. Ан не дождались, и вот, пришли сами за боярами-иродами.

Петр кивнул.

— Ведаю я об ваших несчастьях, дети мои, — он мысленно усмехнулся нелепости таких слов в устах ребенка. — Я денно и нощно забочусь об вашем благополучии, и посему…

Над улицей пронесся гул удивления — уж очень необычно выглядел этот шестилетний мальчик, говоривший серьезно и мудро, словно взрослый.

— Глядите: рядом со мною князь Дмитрий Михайлович Пожарский. Верите ль вы ему?

— Верим! Верим!

— Добро. Теперича он станет управлять Думою да самолично следить, чтобы вам, простому люду, обиды не было. А соляная подать треклятая отныне взиматься не будет!

Воздух огласился радостными криками. Царь обернулся к Пожарскому и тихо сказал:

— Дмитрий Михалыч, возьми робят да помоги боярину. А то он, поди, уже в погребе студеном сокрылся.

Князь спешился и с несколькими стрельцами пошел через двор, но в этот момент дверь дома распахнулась, и на высоком крыльце показались несколько бунтовщиков, проникших-таки в палаты. Они волокли за собой упирающегося Шереметева. Без кафтана и тафьи, в изорванной ферязи, тот выглядел поистине жалко. В глазах плескался ужас, и ничто в его облике не напоминало того спесивца, что утром кинул разорванную челобитную в лицо просителям.

Обезумевший от страха боярин поднял голову и увидел Петра. Лицо его засветилось надеждой, он упал на колени и, вздрагивая всем телом, завопил:

— Государь! Спаси слугу свово верного!

Стрельцы взбежали по лестнице и начали выдавливать бунтовщиков с крыльца, оттесняя их от несчастного регента. Один из мужичков все же изловчился и напоследок дернул боярина за бороду, вырвав немаленький клок. Шереметев завопил, стражи, подняв его с колен и поддерживая под руки, вывели Федора Ивановича на улицу и затолкали в карету царя.

Настроение толпы тут же изменилось. Люди нахмурились и зашумели, кто-то потрясал оружием, кто-то недовольно кричал.

Меж тем вперед выступил Платон Гусев и, задрав голову, оскалился. Нагло блеснули хмельные глаза.

— Ты, государь, гляжу, все боярам своим предстательствуешь. А мы вот чаяли, ты тех, кто в народном разоренье повинен, нам на расправу отдашь.

Его тут же поддержал Соколов:

— Покамест твово, великого государя, указа об их выдаче да об Земском соборе не будет, мы из города Кремля вон не пойдем!

Толпа снова загудела, поддерживая предводителей. Петр сжал губы и упрямо покачал головой.

— Не бывать сему! Соберу особую службу, она и сыщет виновных. Как найдет — накажу их. А вам на растерзание не отдам, довольно дикости! Я над вами царь, мне и об душах ваших заботу держать, не дело их грехом смертоубийства отягощать!

— Испокон веков так повелось, великий государь, — возразил Соколов. — Ежели кто бескрайним своим мздоимством казну пустеет да народ обижает, того народу и отдают на расправу.

— Довольно крови, и без того немало вы пожгли да пограбили. Аль, думаете, мне неведомо о ваших бесчинствах в Китае да в Белом городе? Вас по первости я прощаю, но и бояр не отдам! Негоже нам по такой дорожке идти. Уж коли вы доверили мне, посланцу Божьему, страной править, так не мешайте справедливость учинять!

— А Собор что же? — крикнули из толпы.

— Собор созову, — кивнул Петр. — И от всех сословий, и боярских, и дворянских, и ваших всех, велю быть на нем выборным. И на Соборе том все вместе и порешим, как нам жить дале. Ну что, согласны ль?