Младенца на трон!

— Казаки ушли — раз. Слыхал я, Мельницкие и Гриневичи объявили о переходе со своими землями под руку Москвы — два. Литовская шляхта к царю побежала — три. Да что там мелкие паны, сам Василь Путятин о том же хлопочет! А за ним, небось, и Гуцявичусы потянутся, они ж в сродстве.

Пан Грохольский, задумчиво покрутив в руках серебряный кубок, подался вперед и заговорщицким шепотом сообщил:

— Я тоже решил, панове, на Русь подаваться. А чего? Земля у меня приграничная, язык мы знаем. Все — православные. Зачем нам эти униатские притеснения? Уж лучше к царю-единоверцу. Тем более, на московском троне теперь не какой-нибудь Иоанн-душитель, а человек совершенно другого нрава. Подданным свободы дает, без суда никого не то, что казнить — в монастырь насильно постричь не позволит.

— Я тоже об этом все время думаю, — кивнул хозяин.

— Его величество войной пойдет на вас, — фыркнул Сорока.

— На всех не пойдет. Сейчас православная шляхта начнет массово к Москве перебегать. Многие потому и медлят, что земли их в глубине, а коли приграничные переметнутся, так и они следом, вот увидите.

— Прав пан Сорока, — согласился Грохольский, — быть еще одной войне. Сигизмунд сейчас в растерянности, ибо переход под руку царя начался резко и идет быстро. Да еще шведы с османцами. У короля, поди, и войск-то сейчас нет, чтоб Руси грозить. Но просто так он полстраны на восток не отпустит. Как только в Москве пройдет земский собор о принятии малороссийских земель, король вынужден будет вступить в третью войну. Третью одновременно, панове! Ничего хорошего Польше это не сулит. Эх, умен Петр Федорович, сам вроде не при чем, а все к его выгоде выходит!

Сосед Грохольского справа, Андрий Кошуб, все это время молчавший, оглядел гостей и решительно покачал головой.

— Нет, панове. Не дело нам Речь Посполитую предавать. Когда-то новая родина спасла наших предков от Иоанна-Мучителя. Все мы здесь жили в довольстве, так неужели сейчас отринемся?!

— Пока король относился к нам с уважением, мы были ему верны, — пожал плечами Александр. — Но вы сами, пан Андрий, знаете: он ненавидит православие и лютеранство, всеми силами старается их истребить. Униаты здесь ему помогают, устраивают гонения бесконечные. А мы боремся и терпим, терпим и боремся. Доколе?

Константин, знаком показав лакеям, что можно убирать со стола, тоном радушного хозяина провозгласил:

— Прошу за мной, панове. Третьего дня управляющий мой привез из Парижа прекрасный нюхательный табак.

Гости поднялись и неторопливо направились в другую залу, на ходу пересмеиваясь:

— О, Париж, давно я там не был.

— Говорят, Франция сейчас на небывалом подъеме, надо попросить Людовика о помощи в войне со шведами.

— Ох, нет, пан Владимир, лучше под руку Москвы.

* * *

— Шайбу! Шайбу! — азартно кричал Петр, глядя, как несуразно по льду мечутся игроки. — Давай! Давай! Во-от, молодец! Да нет же, не туда!

— Чегой-то ты, государь? — наклонился к нему Воротынский. — Это ж казаки атакуют, не мы.

— Для меня, Иван Михалыч, тут нет своих и чужих. Аль запамятовал, что Малая Русь теперича с нами? А царь ко всем подданным должон быть одинаков. Они вон, бедолаги, и так с непривычки еле на ногах стоят.

— Ох, гляди, батюшка, — шутливо погрозил пальцем Шеин, — Васька осерчает. Он ведь главный в команде-то нашей. Вон че выделывает, лишь бы тебя потешить. О, упал. Никак в толк не возьму, как они вообще на этих штуках держатся?

Втроем они сидели на специально установленной скамье под навесом возле катка, сооруженного у стен Белого города, за лубяным торгом. А вокруг толпился народ, кто-то пришел посмотреть на игру, а кто-то — и на царя. Тетки в шугаях и душегрейках с умилением смотрели, как государь, забыв чин, подбадривает игроков.

Петр, устав кричать, опустился на лавку и подмигнул Воротынскому.

— Мы с тобой, Иван Михалыч, еще весь мир на соревнования соберем, вот поглядишь.

— Да что ты, батюшка, а ну как будет то же, что с персами? Сраму-то не оберемся. Аль забыл, как они по осени наших мужиков победили? Уж каких из Бронной слободы бойцов выставили крепких, так нет, заломали их слуги Аббасовы.

— Пустое, это ж не война, — отмахнулся царь и покосился на боярина, мысленно улыбнувшись: — "Надо же, головы уже почти вровень".

За прошедшие годы Петр вытянулся, повзрослел, светлые непослушные вихры падали на лоб, а серые глаза смотрели прямо и смело. Он привык, что каждый его приказ исполняется, но, к счастью, "звездной болезни" за собой не замечал.

— В спорте проиграть не срамно, — продолжал он. — Тем паче, наши-то на кулаках умельцы драться, а борьба — иное дело. Ты вот лучше скажи, как у нас дела с посланниками Аббасовыми.

— А чего с ними? Отправились восвояси. У нас уговорено: когда надобно станет, мы им вестника пошлем с упреждением.

— Добро, — кивнул Петр и повернулся к Шеину. — Ну, а с Крым-Гиреем как, Михал Борисыч?